Князь Олег - Галина Петреченко

Дир не слушал. Он склонил голову и просил у богов одного: скорой кончины.

Аскольд закусил губы, хотелось выть и стонать, кричать на все Поднепровье: «Разве свершил ты столько дел, сколько я успел?! Кто дал тебе право судить меня, Аскольда?! Ты даже путь дальше Киева не знаешь!..» Но злая воля сковала уста Аскольда, и он, плюнув в сторону Олафа, молча ждал, когда секироносец русича свершит свое дело…

В глубокое молчание погрузился Днепр, приняв в воды свои весть о гибели киевских правителей, неся печаль и стынь берегам своим, отдавая небу синему и солнцу жаркому жалобный отзвук боли сердца и души убитых волохов.

Олаф в окружении большой дружины вышел на берег и приказал положить на носилки тела убитых правителей Киева и внести их в город, дабы показать всем жителям, кто теперь их повелитель. Он шел твердой поступью, ощущая жестокое отчуждение Киевской земли, но заставляя молчать ее и смириться перед неизбежным. Он не сокрушался о случившемся, и его рать вторила ему во всем. Да, он свершил правое дело! Теперь его дружина лишена соблазна и не пойдет на тяжкий разбой во имя разбоя!

— Я укреплю этот край земляным валом, возвышу над ним деревянную кручу, и никто не осмелится подойти к Киеву ни с суши, ни с воды! — говорил он спокойным, ровным голосом, крепко прижимая к груди Рюриковича, который постоянно отворачивал свое лицо от дяди и смотрел испуганными глазами по сторонам, лишь бы не видеть обезглавленных людей, чьи тела покоились на простых, грубо сколоченных носилках. Ингварь обвил пухлыми ручонками шею Олафа, защищенную мелкой кольчугой, проводил дрожащей рукой по шлему дяди с изображением львиной головы и вдыхал аромат незнакомой земли, согретой щедрым солнцем. «Зачем они мучают и убивают друг друга? Разве нельзя было киевских правителей сослать куда-нибудь в клетке?.. Ведь сажают же птиц и зверей в клетки мне на потеху!..» — думал маленький князь и вдруг спросил:

— Дядя, а почему ты не посадил их в клетки?

Олаф покачал головой и засмеявшимся ратникам, шедшим в первых рядах, громко ответил:

— Для таких людей, как Аскольд и Дир, лучше смерть, чем жизнь в клетке.

Ответил и снова забыл и про наследника законной власти, и про тех, чьи тела несли к месту их бывшей обители.

— Я укреплю пристань Киева такими же заторами, какими хитроумные кривичи закрывали от нас Плесков, помнишь? — воодушевленно делился он со Стемиром своими планами и не заметил, как подошел к воротам города.

Ворота были раскрыты настежь. Мост через ров не поврежден и надежно висел на цепях. Охрана Олафа убедилась в прочности моста и цепей и доложила своему князю об отсутствии засады внутри крепости Киева.

Олаф выслушал донесение охраны как должное, уже известное ему, и первым ступил на мост. Ни скрипа, ни треска дерева не услышали ратники новгородского князя в ответ на твердую и решительную поступь нового владыки Киева и, удивленные, последовали за своим вожаком. Вся дорога от пристани до города показалась им необыкновенно короткой и легкой. Дул теплый ветер, насыщенный ароматом степных трав и влагою Днепра, и успокаивающе действовал на умы и души сподвижников вождя рарогов-русичей. Ведь ежели бы не они убили Аскольда и Дира, то те непременно бы пришли в Новгород и убили их! Так думали они и, гордые своим удальством и прытью, ступали по Киевской земле…

Все случилось так быстро и неожиданно, что жители Киева не успели собраться с духом, как оказались окруженными пришедшими ратниками, умело владеющими не только тяжелым и острым оружием, но и воинской хитростью.

Удивленные и растерянные киевляне с недоумением все переспрашивали и переспрашивали друг друга:

— И причал взяли? А где же была востроглазая дозорная рать Аскольда? И ее повязали? А Аскольдовы богатыри? Тоже повязаны?! Ох ты, Киевская земля-матушка! Ох ты, Днепр-батюшка! Ох ты, дух Аскольдова дворища! Куда ж подевалась твоя мудрость, покровительствующая хозяину? Ах ты, дух Аскольдовой дружины! Куда ж подевалась твоя силушка? Расплескал тебя князь Аскольд по чужим городам и весям, по чужеродным краям и народам! Отравил он тебя чужими бедами! Истощил он тебя буйными помыслами! Знать, не рано, а по своей поре боги потребовали к себе на небо дух князя нашего, Аскольда бедоголового!..

И вскоре восклицания киевлян перешли в причитания по Аскольду, ибо дух поклонения, взметнувшись над киевским небом, заставил людей быть искренними и мудрыми, как того и требовало само небо.

— Да, видно, дюже рьяным людям боги не дают долго здравствовати!..

С тревогой посматривали люди на плотные, вытянутые ряды новой рати, твердой поступью шагающей по брусчатому настилу города и внушающей своей грозной ношей не только страх, но и уважение.

— Какая силища! — шептали горожане, удивленные своей безропотностью, и оправдывали свое бездействие без горечи: — Новый князь ниспослан нам богами, посему и роптать — что во ключевую водицу плевать…

А дружина Олафа, улавливающая доброжелательный взгляд киевлян и уважительное молчание, становилась с каждым шагом все увереннее в себе. Словно несла она на своих многочисленных плечах огромный небесный щит, который защищал ее от злых духов. Да, пришла новая сила, спаянная надежным и крепким духом созидания! Она не чужеродна южным славянам! Она кровно близка им и не позволит разрушить ни себя, ни тех, к кому пришла!

— Экийя! Слушай! Мы опоздали…

Экийя, одетая в самое простое, льняное княжеское платье, украшенное по мадьярскому обычаю монистами, плетеными грибатками и византийскими бусами из бисера, гуляла с сыном и любовалась его детскими забавами. Неожиданно пред нею возник долгожданный странник. Она смотрела на монаха своими красивыми черными очами и радостно думала об одном: как она стосковалась по нему, а обнять и поцеловать не может — слуги дворовые то тут, то там некстати появляются и бросают в их сторону острые взоры.

— О чем ты? — наконец догадалась спросить Экийя, с трудом возвращая лицу надменное выражение.

— Новгородцы захватили Аскольда, Дира, пристань и идут в город, — прошептал Айлан.

Экийя побледнела. Новгородцы?! Зачем? Почему они?.. А Айлан? Ее сын?!

— Пойдем в мою келью! — Айлан схватил ее за руки и насильно повел в свою клеть в Аскольдовом доме.

— Откуда ты все это взял? — недоверчиво спросила Экийя и не могла побороть нахлынувшее желание.

«Скоро ли дверь в его клеть? Ничего не хочу ни слышать, ни видеть, лишь бы скорее оказаться с ним», — думала она и вдруг почувствовала удушье и чуть не задохнулась.

Айлан быстро впустил ее в свою келью, закрыл тщательно дверь и овладел ею. Не испытывая ни страха, ни угрызений совести, оба предались тому чувству, которое испытывали и которое требовало удовлетворения.

— Почему… в доме так тихо? — спросила она, когда наконец насытилась любимым. — Ты пошутил, мое солнце, когда сказал про новгородцев?

Айлан спрятал свое лицо в кудрях Экийи и легонько поцеловал ее в шею.

— Почему ты молчишь? — спросила Экийя, ощутив сухость в горле.

— …Я шел с Аскольдом почти до самой ладьи новгородского князя… Неожиданно нас окружили и стали теснить… Я поскользнулся на мокром причале и упал в воду. Поднырнув под причал, я переждал…

— Чего переждал?

— Экийя! Аскольда с Диром…

— Ну? Это вы натравили новгородцев на Аскольда? — поняв все, вдруг резко спросила Экийя.

Она решительно встала с жесткой монашеской постели, резким движением схватила лежавшее на полу платье, быстро надела его и сухо сказала:

— Я хочу видеть убийцу моего мужа!

Она на мгновение закрыла глаза, вспомнив, как много лет назад, во время битвы мадьяр с волохами, ей захотелось увидеть убийцу своего отца… Тогда ей очень хотелось, чтобы ее увидел тот, кто отсек голову ее отцу! А теперь? Ее желания не изменились!

— Никто не может сказать, как он отнесется к тебе! — ревниво напомнил Айлан, встав у нее на пути.

— Я должна решить судьбу свою и сына немедленно! — настаивала на своем Экийя, глядя холодным взором сквозь Айлана. — Он не может убить меня и сына спустя столько времени после…

— Никто не ведает души Новгородца! Надо выждать…

— Нет! Выпусти меня, и я сама предстану перед очами того…

— На тебя будет смотреть не только дружина Новгородца, но и Киев!

— Я знаю их! Я не боюсь ни одного взора…

— После смерти Аскольда! — быстро завершил ее мысль Айлан и с ужасом понял, к чему она стремится. На мгновение у него потемнело в глазах. В ушах послышался странный звон. Они смерили друг друга взглядами.

— Ты все равно не помешаешь мне…

— Я бы назвал тебя своею женой…

— Нет! — сухо отвергла Экийя его предложение.

— Я не пущу тебя к нему! — зло заявил Айлан и так вцепился в ее плечи, что она почувствовала острую боль.