Одни сутки войны - Виталий Мелентьев

Матюхин спустился на землю, обулся и улегся возле ребят.

— Докладывайте.

— Чего докладывать?

— Что видели.

— Пускай он докладывает! — прошипел Сутоцкий и отвернулся.

— Старшина Сутоцкий! Вы, кажется, забыли, что получили боевой приказ! За его невыполнение — расстрел! В любом месте!

Николай круто повернулся с боку на бок и приподнялся на локтях. Видно, он заметил во взгляде младшего лейтенанта нечто такое, что подсказало: Матюхин на пределе. А каков предел на войне, Сутоцкий знал…

— Дорога действительно есть. Даже улучшенная и, видимо, недавно прорубленная. Движение войск не наблюдалось. Прошли одна легковая машина и с десяток грузовых с досками. Линий связи не обнаружили. Все.

— А что вы заметили, товарищ Шарафутдинов?

Гафур попытался было вскочить, но Андрей придержал его за плечо.

— Лежа.

— То же самое, товарищ младший лейтенант.

— Понятно… Какая машина, товарищ Сутоцкий?

— Обыкновенная… Крытая… Маленькая…

— Сколько человек в ней сидело и кто?

— Не успел рассмотреть. А рассмотрел бы — документы принес.

— Доски какие?

— Чего ты пристал? — возмутился Сутоцкий. — Обыкновенные доски!

«Больше я этой неврастении терпеть не буду, — решил Андрей, — как и панибратства. Сегодня же поговорю с Николаем. Если не понимает сам, нужно подсказать, а то и заставить».

— А вы, Шарафутдинов, что скажете?

Гафур быстро, остро-вопросительно посмотрел на Николая.

— Машина странная, товарищ младший лейтенант. Ехала медленно и на ямках очень тяжело скрипела. Прямо переваливалась. Сидели в ней двое. У шофера — справа пулемет. У второго, офицера, — он в высокой фуражке — автомат.

— Пулемет сквозь стекло?

— Так точно, товарищ младший лейтенант. Я очень удивился: как это сквозь стекло? Потом смотрю — правильно, в стекле дырка. И стекло странное — как бы туманное.

— Так… А доски какие?

— Это не доски, товарищ младший лейтенант. Это бруски, опиленные, квадратные.

— Почему не доложили о замеченном старшему группы? — Гафур взглянул на Сутоцкого и промолчал. — Старшина, почему вы не расспросили подчиненного о замеченном им? Что за машина? Она действительно с пулеметом?

— Ну… с пулеметом… А какое это имеет значение? Доски какие-то… На лесозаготовки сюда приехали, что ли?

И на этот раз у Андрея хватило выдержки.

— В самом деле странно, — протянул он, вытаскивая карту. — От передовой вывозить пиломатериалы в тыл. Впрочем… Впрочем, смотрите, вот здесь — лесопилка, — отметил он. — А дорога… Дорога идет по просеке как раз в район, занятый танкистами, а от них, возможно, к станции. А брусья? Брусья наиболее дорогой пиломатериал. Так что все верно. Больше ничего не слышали?

— Никак нет, товарищ младший лейтенант! — быстро отрапортовал Гафур.

На этот раз Сутоцкий посмотрел на него с откровенным презрением.

— А я слышал вот что… — Андрей рассказал обо всем, что слышал, и заключил: — По-видимому, эсэсовцы стоят на месте довольно прочно. Нужно будет понаблюдать за ними с другой стороны. Давайте посмотрим откуда.

Он развернул карту. Синим кружком на ней был очерчен район сосредоточения эсэсовцев: лес, река, перелески, несколько деревенек и, значит, полей в их округе — идеальное место для занятий танкистов!

В это время слез с дерева Грудинин. Он аккуратно обулся, осмотрелся, прислушался, потом присел и закурил. И только тогда пошел к товарищам.

— Разрешите доложить, товарищ командир? — спросил он, не очень умело прикладывая ладонь к пилотке.

— Разрешаю, ложись.

— Танковые моторы вы, конечно, слышали? — Матюхин кивнул. — И выстрелы? Так вот, я поначалу думал, что у них боевая учеба. Но мне в прицел видно подальше, и вот что меня заинтересовало. Сколько было выстрелов, и ни одной трассы… Ладно бы пулеметной — день все-таки, трассер у пули слабый. Так и у снарядов трассеры не срабатывали! И опять-таки, если бы они стреляли бронебойными, значит, без трасс не обошлось бы. А если бы бризантом или там, к примеру, осколочным, где-нибудь, а должен же быть разрыв. Хоть если бы снаряд в цель попал, хоть пролет бы давал. Но должен же быть разрыв? А?

— Должен, — согласился Андрей, уже понимая, что Грудинин отметил то, что просмотрел, вернее, прослушал он. Артиллерист называется! Экая шаблонность мышления! Ведь на то он и разведчик, чтобы все замечать.

— А разрывов не было!

— Не было.

— Тогда все, товарищ командир. Раз и вы так думаете.

— Ладно. Давайте думать, куда и как выходить.

Они долго путешествовали по карте, пока не решили обходить район дислокации противника справа, чтобы заодно проконтролировать и железную дорогу — там можно было подобраться и к ней. Сутоцкий иронически спросил:

— А сигналы подавать сюда будем бегать?

Гафур и Грудинин тревожно посмотрели на Андрея: неужели командир дал промашку?

— Сигналы действительны по всей полосе армии, — сдержанно ответил Матюхин, и Сутоцкий потупился.

Днем они наблюдали, выбирали примерный маршрут. Вечером подремали, а в двенадцать ночи Матюхин дал условный сигнал: противник на месте.

После этого они снялись с места и двинулись несколько наискосок от хуторка, на который собирались выйти. В три часа ночи Гафур залез на сосну и дал следующую пару ракет. Уже выровняв маршрут, Андрей подозвал Гафура:

— Передовая видна?

— Осветительные ракеты и зенитные трассы.

— Хорошо видны или только просматриваются?

— Хорошо!

— Тогда можно забираться поглубже: ракеты сильные.

К рассвету группа вышла к лесному хуторку. Здесь должно было быть несколько домов с огородами. Но ничего этого не оказалось. Обелиском торчали трубы над русскими печами, и пряно пах бурьян, разросшийся на пожарище.

Лишь там, где на карте огороды спускались в низинку, к речушке, бурьяна не было. Плыл легкий туманец, и разведчики не сразу разобрались, что попали на большой, даже огромный огород. Тщательно спланированный и не менее тщательно ухоженный.

Впереди из тумана поднимался старый сенной сарай и еще какое-то кособокое строение. Пахло свежеполитой, хорошо удобренной землей. Грудинин вдохнул поглубже и отметил:

— Компосты делают. Из ботвы.

Теперь Матюхин уловил слабый кисловатый запах от невидимых компостных куч.

Сутоцкий нагнулся к Андрею и шепнул:

— Пошуруем! — Глаза у него поблескивали даже в сумерках, а в движениях, в фигуре появилось что-то хищное, стремительное.

— Нельзя, — покрутил головой Матюхин. — Сидеть или ползать тихонько.