Одни сутки войны - Виталий Мелентьев

— По-моему, здорово… Остается приятный привкус и сухарика и винограда…

— Вот! Значит, не всегда, даже в жизни, хорош обычай. Можно жить и своим умом. Вот и давайте поразмыслим своими слабыми умишками. В прошлый раз мы точно установили, что эсэсовцы прибыли из Франции. Они понесли солидные потери потому, что шаблонно перенесли обычаи карательных операций на Западе на войну на Востоке. Что мы видим теперь? Они забросили к нам в тыл несколько разведывательно-диверсионных групп. Заметьте, без особого риска — оставляя их в тылу наших наступающих войск. Умно. Для противника, привыкшего наступать и широко пользоваться техникой, такое решение нестандартно. Они не дали своим людям раций. Тоже можно понять — средства пеленгования резко улучшились. Диверсантов легче запеленговать, чем разыскать. Они учли это, и связь установили собакой, дымами, возможно и… разноцветным бельем. Согласитесь, это нестандартно.

— Да, но подобные «нестандартные» решения и приемы, в сущности, стандартны. Они описаны в десятках разведывательных учебников и в мемуарах. Поэтому здесь скорее стандартное мышление.

— А когда и где сказано, что использование оправдавших себя приемов нельзя применять в иной обстановке? Ведь что получается? Техника разведки развивается стремительно — подслушивание, аэрофотосъемка, пеленгование, инструментальная разведка и так далее. Но одновременно растут и средства контрразведки. В этой технической борьбе, борьбе умов и научных достижений, старые, проверенные методы теряются, забываются. Они кажутся наивными, и на них не обращают внимания как на недостойные для солидных разведчиков и контрразведчиков. Вы согласны?

— В известной степени.

— Хоть это хорошо. Ну-с, рассуждаем дальше. Видимо, разведчик — старый и опытный — проанализировал свои удачи и неудачи, не поленился изучить наш опыт, насколько он ему доступен, и пришел к выводу: а зачем мудрить? Ведь нужно немного — установить, поступают ли в нашу армию резервы, и если да, то где они располагаются. А для этого совсем не требуется вводить в дело сложные технические средства, засылать людей в штабы я прочее, и прочее. Ведь война на уровне дивизии или армии требует быстрого изучения противника. Главное — быстрота, оперативность. Через неделю самые ценные штабные сведения устаревают. Нам требуются данные за неделю, за два дня, а иногда — за день. Стратегические сведения нужны иным штабам, иным формированиям. Потому там и другая разведка.

— Ну это, как говорится, мы учили, — усмехнулся Лебедев.

— Вот именно — учили. И забыли. Мы ведь часто забываем даже школьные истины. А этот некто не забыл. Он все учел и повел разведку именно так, как ему нужно. Ему, а не вышестоящему штабу! Я не сомневаюсь, что их вышестоящий штаб тоже ведет свою разведку, но мы с ней не сталкиваемся — иные приемы, иные масштабы и задачи. Значит, перед нами умный и многоопытный разведчик. Правда, есть и другой вариант — перед нами молодой выскочка, педант: он вычитал примеры из учебников, вспомнил, чему учили в академии или в училище, и наивно решил применить эти немудреные знания.

— Если принять вторую легенду, то молодой педант вряд ли придумал бы возвращение с помощью захвата машины.

— Вот! Значит, второй вариант отпадает. Ведь, в сущности, это же чертовски просто: захватить машину и прорваться к своим. При кажущемся, если мыслить шаблонно, наиболее опасном варианте появляется наибольшая вероятность успеха. И еще. Показателен состав группы. Старший — немец, отлично владеющий русским. Это мозг. В случае провала группы согласно их же пропаганде на жизнь он рассчитывать не может. Будет верен до конца. Но ради спасения может пожертвовать остальными: они — чужие, низшие. Для гитлеровцев ничего не стоят. А двое других? Русский — предатель и знает себе цену. На той стороне связан детьми. Словом, зажат со всех сторон. По расчетам нашего противника, обязан драться до конца при всех случаях жизни. Но русского легко и перевербовать. Я уверен, что этот противник отлично понимает: на какое-то время кого-то из советских людей можно обмануть, даже запугать, но патриотизм есть патриотизм. Рано или поздно он проснется. Допустим, он проснулся — а он и в самом деле проснулся! — именно русский не оказал сопротивления, и его перевербовали. Он возвращается и дает ложную информацию. Методы их допросов известны… Расколется, если виноват. А не виноват и умрет под пытками — не велика потеря. Он — чужак. Остается прибалт. Мне кажется, он включен в группу как невольный контролер. Если попадутся или погибнут первые двое — прибалту будет особенно трудно. И среди наших войск и среди немецких он сразу же выдаст себя акцентом. Но среди наших войск он шпион и предатель. Следовательно, ему нужно пробиться к немцам. Любой ценой. Он и дрался до конца. Как видите, психологическая обоснованность группы — в рамках их мышления — великолепна.

— Но ведь все это мысли нашего противника на случай провала группы. А ведь он надеялся на успех!

— Правильно! Но какой успех?! Недельный! А этот успех обеспечивался тривиальной связью — собакой! И дымами! А в течение недели, да еще после только что прошедшего наступления противника, когда все в брожении и движении, а средства охраны тыла распылены, в этих условиях два или три умных разведчика всегда продержатся и соберут уйму сведений! А погибнут они или не погибнут при возвращении, не так уж важно. Сведения-то они передадут!

— Вы меня убедили, что противник наш умен и старыми способами пользуется разумно. А как радовская сигналистка?

— Еще не знаю… Но, рассуждая за нашего противника, можно ожидать, что, скорее всего, она не одна.

— Почему?

— Вот смотрите. Она живет с дочерью. Вам ли говорить, как мать дорожит дочерью. И если она согласилась на предательство, тому нужны очень веские основания.

— Заставили… ценой жизни той же дочери.

— Верно. Но заставить можно, когда она во власти противника. Сейчас его нет. А она действует. Почему? По логике, такой женщине нужно сделать немногое — немедленно податься куда-нибудь в сторону и затеряться, спасти себя и дочь: пусть попробуют найти ее среди наших! А она остается на месте. Допустим, она нерешительна, боится сдвинуться с места. Но не выполнять задание она ведь может?

— Может, но боится, что вернутся немцы и тогда…

— Если они начнут возвращаться, она всегда может уйти с нашими. Да и не окончательная же она дура — дуру на такое дело не оставят, — она же видит, что берет-то наша. Значит, кто-то ее контролирует и она знает об этом контроле. Знает настолько, что рискует даже дочерью. Ну, это уже по нашей части…