Выживший во тьме - Владимир Анатольевич Вольный

Если уж Катаклизм уничтожил целый город со всеми обитателями, если неимоверная сила разломала и сбросила в бездну громадный пласт – разве сила, пронесшаяся тут, могла пощадить эти края? Не было и не могло быть ни одного загородного дома или поселка, который бы не постигла общая участь.

Случайный взгляд на ту сторону показал, насколько верно такое суждение. Там как раз высились остатки каких-то строений. Мне вдруг расхотелось идти дальше – зачем? Все ясно. Я остался один – нравится мне это или нет. Это факт, непреложный и неоспоримый. Я могу рассчитывать только на себя. На подвал с его содержимым, на ловкость и силу. Этого могло хватить еще надолго – но, когда какая-нибудь случайность доведет меня до конца, не пожалею ли, что сопротивлялся столько времени? Тоска заполонила без остатка – я сел на землю и угрюмо уставился на дно реки. Можно попытаться перейти на ту сторону, но зачем? Никакого движения там я не замечал – поселок мертв, как и оставленный далеко позади город.

Не помню, сколько просидел так – может, час, может, больше. Холод, до того не чувствовавшийся во время ходьбы, стал забираться внутрь, проникая сквозь мех и ткань куртки. Я поежился, распрямил спину и встал. Делать нечего – нужно идти обратно. Путь вдоль русла не привел никуда. Он и не мог окончиться ничем иным. Горы, к которым я стремился, гораздо дальше. Идти к ним – это обречь себя на многие дни пути, если не недели. Сквозь хмурые свинцово-серые облака ничего не просматривалось. Лишь очень далеко что-то темнело, вроде напоминая по форме возвышенность. И мне стало казаться, что там и не горы вовсе – на них не было снега. А ведь я помнил, что вершины хребта всегда покрыты серебряным ковром – даже в самое жаркое время года. Наверное, их, как и все остальное, занесло пеплом. Впрочем, я не видел вершин…

Когда уже сделал первый шаг, поворачиваясь, чтобы идти назад, мой слух, обострившийся до предела, уловил что-то, чему не нашлось объяснения… Я замер, боясь ошибиться, – показалось, что я слышу вой! Повернувшись в сторону реки, стал смотреть на поселок, не веря своим ушам, – что это значит? Кроме шума, производимого ветром, больше ничего не доносилось. Это могло быть бредом уставшего человека, жаждущего хоть что-то найти… И все же я чувствовал, что это не так. Ветром принесло пыль – она хрустела на зубах, забивала носоглотку и засоряла глаза. Внезапно мною овладела ярость – из-за погоды, земли, себя самого: сколько можно?

Решившись – или, вернее, даже не подумав о последствиях, – я стал спускаться к кромке берега. Съехал на пятой точке – не удержалась нога, и я упал на скользкую поверхность склона. Крутизна не позволяла замедлить падение, и в итоге, теряя мешок и топор, упал плашмя лицом в грязь. Это отрезвило – ныли ушибленные бока, саднила кожа, разодранная о какую-то корягу, выступавшую из-под земли и едва не выбившую глаз. Я встал, кое-как привел себя в порядок и умылся из ближайшей лужи, которых в избытке нашлось на дне. Вода хоть и ушла, но дно не являлось сплошь сухим – постоянные дожди наполняли все впадины мутной жидкостью с илом, песком и тиной. Уже пожалев о своем решении спуститься, стал искать место, где можно без ущерба для грязной одежды подняться наверх. И снова замер, уловив – не столько слухом, сколько всей кожей – новые звуки, донесшиеся с той стороны. Это необъяснимо… Я стоял как вкопанный, боясь поверить в то, что такое возможно. И тем не менее мне не послышалось – я был уверен, что оттуда, откуда дует ветер, доносятся непонятые звуки, которые издает либо зверь, либо человек!

Теперь ничто не могло меня остановить. Ширина реки в этом месте казалась приличной, и я стал искать, где бы ее перейти выше. Русло немного сужалось где-то через километр.

Сделав первый шаг, с опаской остановился – мне казалось, что сильно рискую, пытаясь перейти по дну реки на ту сторону: дно очень напоминало болото, с той лишь разницей, что вокруг не встречалось растений или травы. Зато хватало грязевых затонов и просто заиленных участков – нога сразу вязла и с трудом выдиралась наружу. Дно не промерзало, как многочисленные лужи в городе, – видимо, где-то под ним грело подземное тепло. Несколько фонтанчиков, из которых со свистом и шумом вырывался кипяток, говорили об этом. Я дотронулся до одного – вода оказалась очень горячая, мне пришлось сразу отдернуть руку.

Разглядывать дно особенно некогда – я стремился туда, где слышал вой. По пути пришлось подобрать длинный шест – и тут пожалел, что оставил копье. Пользуясь им, благополучно пересек дно, и только в паре мест соскользнувшая с влажного валуна нога угодила в яму, наполненную водой. Еще наступил на осколок бутылки и едва не располосовал стопу.

Наконец русло осталось позади. Я устало вскарабкался на противоположный берег и, отдохнув пару минут, устремился к поселку. Почему-то казалось, что здесь темнее, чем на моей стороне: я мог различать местность на расстоянии не более двухсот-трехсот метров, хотя время уже шло ко второй половине дня. Дальше все сливалось. К этому невозможно было привыкнуть: знать, что по времени положено быть дню, а глазами фиксировать постоянную ночь… А ночь – опасна! Я вдруг остановился и непроизвольно сжал в руках шест – не хотелось быть застигнутым врасплох тем, кто мог издавать звуки…

Вскоре я подошел к развалинам строений. Очевидно, это остатки речного порта, возможно грузового. Была различима рухнувшая пристань и пара судов возле нее, осевших на бок и увязших в иле, упавший портальный кран больших размеров – он при падении рухнул на крышу дома и пробил ее насквозь. Все, что не истребило землетрясение, довершил пожар. А пронесшаяся волна, которая вырвалась из водохранилища, сравняла с землей и жалкие остатки, которые выдержали толчки и огонь.

Я приблизился к покосившемуся забору – тот выстоял, выложенный из бетонных плит, но во многих местах пошел трещинами и зиял дырами. Повинуясь необъяснимому желанию войти как положено – через ворота или двери, – направился вдоль забора и очень быстро наткнулся на то, что искал: сорванные железные двери, уже почти неразличимые из-под нанесенного водой песка и падавшего сверху пепла.

Это и был вход в порт, но от самого порта уже ничего не осталось. Вблизи он напомнил покинутый город – так же сильно разрушен. То, что издали походило на строения, оказалось холмами наподобие многократно попадавшихся среди моих руин. Жить здесь явно нельзя. Но я помнил