Как мы делали реформы. Записки первого министра экономики новой России - Андрей Алексеевич Нечаев

Татарстаном. Потом свои претензии к Москве начали предъявлять и другие республики, но Татарстан был первым, наиболее последовательным и жестким в своих требованиях. Остальные смотрели на это противостояние и ждали, что получится у Казани.

У этого процесса были свои политические корни. На каком-то этапе борьбы с федеральным центром Ельцин, заигрывая с регионами, продекларировал известный тезис: берите суверенитета, сколько сумеете унести. Незадолго до августовских событий, а особенно после них, уже терявший власть Горбачев в попытках ослабить российское руководство стал все чаще напрямую апеллировать к региональным руководителям внутри России. Пример малых республик Прибалтики, успешно отделившихся от СССР, также подпитывал сепаратистские тенденции. Распад СССР, слабость молодой российской власти, только обретавшей многие важные элементы государственности, еще больше подхлестнули этот процесс.

Татарстан хочет независимости

Случись тогда отделение Татарии, в стране возник бы опаснейший прецедент. Поэтому нам нужно было, во-первых, во что бы то ни стало решить вопрос миром, а во-вторых, не подтолкнуть чрезмерными уступками центробежный процесс и удержать другие республики и области от соблазна борьбы с центральной властью и повышенных требований в ее адрес.

Переговоры с Татарстаном начались в декабре 1991 года. Казань формально выставляла в первую очередь политические требования, связанные с национальным самоутверждением, суверенитетом, новым пониманием федерализма. Но на деле в основе были экономические вопросы, главный из которых: дележ татарской нефти и доходов от ее экспорта.

В то время экспорт нефти был еще достаточно централизован, жестко регулировался, и именно экономический аспект переговоров с Татарстаном о разграничении прав Центра и региона решал все. Позже фактически такой же торговлей вокруг нефти стали и переговоры с Башкирией. Казань тогда вполне резонно ставила вопрос о том, что республика уже понесла колоссальный экологический урон. При этом на регион по-прежнему ложится очень высокая экологическая нагрузка, связанная с добычей и переработкой нефти и химическими производствами. Но было понятно, что правительство Татарстана просто стремилось воспользоваться ситуацией, сложившейся после распада Союза, в первую очередь слабостью центральной власти в России. Казань довольно жестко ставила вопрос о том, что нефть, а также налоги должны быть поделены совершенно по-другому. Разумеется, в пользу республики.

Политически вопрос ставился значительно шире. Речь шла по меньшей мере о полном экономическом суверенитете. Руководство республики давало ясно понять, что если оно не добьется успеха на экономических переговорах, то готово поставить вопрос о выходе из России. Причем наши собеседники заявляли это совершенно серьезно.

Первый этап переговоров был поручен мне. Позднее к ним подключились Гайдар и сам Ельцин. Я поначалу попытался переложить хотя бы предварительную часть переговоров на Александра Николаевича Трошина (напомню, исполнявшего тогда обязанности союзного министра). Я предложил ему должность своего заместителя в российском министерстве, договорившись о том, что он будет заниматься регионами. И когда в моем кабинете появились ходоки от Татарии, я отправил их именно к нему в надежде, что старый государственник быстрее и доходчивее им объяснит, что нельзя растаскивать Россию по кусочкам. Но после того, как Трошин побеседовал с ними пару дней, он пришел ко мне и заявил об отказе от должности, сказав, что не хочет участвовать в развале России. На что я возразил, что развал грозит стране как раз в том случае, если не заниматься такими переговорами и не искать компромиссы. Убедить Александра Николаевича мне не удалось. Правда, и я быстро понял, что один из руководителей Госплана, с его амбициями большого начальника, не привыкшего говорить на равных с «какой-то автономной республикой», для этой работы не годится. В Госплане предпочитали стучать кулаком по столу, а тут нужна была гибкость и убедительность. После того как провалилась моя идея переложить часть работы на Трошина, пришлось все переговоры вести самому.

Переговоры шли крайне тяжело. Они были для меня трудны еще и потому, что я стал крупным государственным чиновником лишь три недели назад, а моим визави по переговорам был премьер-министр Татарии Мухаммат Сабиров. Это был опытнейший чиновник, очень жесткий аппаратчик старой советской школы, к тому же старше меня на 15–20 лет.

А поскольку к тому времени почтение крупных регионов по отношению к центру сильно уменьшилось, нашей команде пришлось довольно туго. Татарская делегация хорошо подготовилась и имела продуманные и просчитанные ответы на многие наши аргументы. Например, мы их резонно спрашивали: хорошо, вот вы выйдете из России, возьмете свою нефть, а что вы дальше с ней будете делать? Как вы будете ее вывозить, чтобы зарабатывать ту валюту, о которой, собственно, идет речь? Они, видимо, уже продумали этот вопрос, и в ответ звучало: мы купим специальные танкеры «река-море», заплатим областям, которые расположены ниже нас по Волге за транзит и будем гнать нашу нефть на экспорт через Каспий, а дальше через иранские нефтепроводы. На что я зло отвечал, что остальные области вниз по Волге из России не выходят, поэтому я вам такой тариф за транзит установлю, что республике почти ничего не останется.

Первую победу мне удалось одержать после того, как я использовал против руководителей Татарстана их же заявление о желании добиться независимости и суверенитета. Сыграл на их самолюбии и амбициях. Я заявил примерно следующее: «Есть советский внешний долг. Мы фактически расплачиваемся за него экспортом нефти. Для этого нам нужны ее централизованные поставки. Кроме того, нефть идет в обмен на централизованный импорт продовольствия и других товаров ширпотреба. Товары и продукты из централизованных источников, как вы говорите, вам не нужны. Хорошо. А как же быть с внешними долгами бывшего СССР? Все бывшие союзные республики согласились, что это и их долги тоже. Если вы теперь независимые и самостоятельные, значит, должны тоже оплатить часть внешнего долга. Проедали кредиты вместе, „гуляли“ вместе – вместе должны и платить!» Они согласились. После этого разговаривать стало проще.

В итоге спор фактически пошел о том, сколько нефти Татария должна будет поставлять в централизованные ресурсы.

В то время в республике добывалось около 28 миллионов тонн нефти в год. Во всяком случае, таковы были ожидаемые на 1992 год цифры. Они, собственно, и были ценой вопроса. Экспорт нефти тогда централизованно квотировался, то есть его объемы административно регулировались. Министерство экономики устанавливало общие объемы экспорта (квоты по конкретным предприятиям делили потом Минтопэнерго и МВЭС) и квоты региональным органам власти. Позже было принято решение о том, что местные органы власти вправе сами экспортировать порядка десятой части той квоты, которая приходится на экспортирующие предприятия, находящиеся на их территории.

Казань требовала для себя право самой определять объемы нефтяного экспорта, включая распределение квот по своим предприятиям. Я приводил встречные аргументы: вы же получаете оборудование по централизованным поставкам; оборудование, купленное на кредиты,