Шаляпин - Моисей Янковский

Со свидания в Нижнем Новгороде установилась крепкая связь Шаляпина и Горького. И если сам артист в «Страницах из моей жизни» ничего не говорит о Горьком, то удивляться этому не приходится: ведь мемуары писались в содружестве с Алексеем Максимовичем.

Важнейшим событием следующего сезона явилась постановка в Большом театре «Псковитянки», которая шла вместе с «Верой Шелогой». Премьера состоялась 10 октября 1901 года. Самый пролог был сдержанно встречен публикой (так случалось и позже), но настроение зрительного зала заметно поднялось с появлением на сцене Шаляпина. Его въезд на коне произвел такое сильное впечатление, что эту безмолвную сцену пришлось по требованию зрителей повторить три раза.

Ю. Д. Энгель писал по этому поводу:

«Из исполнителей выше всех стоял, конечно, г. Шаляпин (Грозный). Ему, в сущности, „Псковитянка“ обязана и тем, что хоть через 30 лет после появления на свет попала на императорскую московскую сцену. В этой партии он некогда пожинал на частной сцене свои первые и самые восторженные триумфы; он воочию убеждает здесь большую публику, сколько неотразимой силы может таиться в этих „речитативах“, к которым она привыкла относиться только как к неизбежному злу в опере. Чего стоит одна фигура Грозного, особенно в сцене появления его на коне среди коленопреклоненной, трепетной толпы, и потом в следующей картине, где, в сущности, случайно решается участь Пскова и гнев царя кладется на милость. Все это — моменты, навсегда запечатлевшиеся в душе слушателей».

Прошло немного времени, и на сцене филиала казенных театров, в так называемом Новом театре была показана премьера — три маленьких оперы: «Моцарт и Сальери» Римского-Корсакова, «Пир во время чумы» и «Сын мандарина» Кюи. Основной и безусловный успех выпал на долю первой оперы. И снова Шаляпин был удостоен шумной овации. Значит, Теляковский сдержал свое обещание и сравнительно очень скоро стал вводить в репертуар казенной сцены те произведения, которые важны были для артиста. «Моцарт и Сальери» был впервые сыгран 11 ноября 1901 года. В том же спектакле Шаляпин спел и партию Священника в «Пире во время чумы». Но и самая опера, и сыгранная Шаляпиным роль не произвели особого впечатления.

В тот год у Шаляпина родилась вторая дочь — Лидия. Теперь у него было трое горячо любимых детей.

29 января 1902 года он спел в «Евгении Онегине» партию Гремина. По тесситуре она оказалась ему все же трудна, и он позволил себе сделать то, что делал и прежде: изменить низкий конец арии. Это на сей раз с неудовольствием было отмечено московской критикой, которая даже ему не позволила ломать музыку Чайковского.

Он по-прежнему выступал в Москве и Петербурге, его участие в московских спектаклях было уже не очень частым, он много времени отдавал театру и концертам в столице. А лето — гастроли, сначала в Одессе, затем опять в Нижнем Новгороде.

Он гастролировал в той же труппе Эйхенвальда, что и в минувшем году, и с тем же шумным успехом, буквально спасшим антрепризу от краха, который был бы неизбежен, если бы под конец пребывания труппы в Нижнем не состоялись спектакли с участием Шаляпина.

Однако это были не просто удачные, сопровождаемые овациями гастроли. Ведь здесь певец снова повстречался с Горьким и его друзьями.

Алексею Максимовичу в ту пору проживание даже в Нижнем было воспрещено, он был выслан в уездный город Арзамас. Однако усидеть там в дни, когда в Нижнем Новгороде выступает Федор, Алексею Максимовичу было не под силу. Он добился разрешения на несколько дней приехать в Нижний. И опять он бывал на спектаклях с участием своего нового друга, опять они проводили вместе все свободное время. В те дни не только ссыльный Горький находился в городе под надзором полиции. В таком положении оказался и Шаляпин, за встречами которого с опальным писателем полиция следила неотступно. На спектаклях, где присутствовал Горький, происходили своеобразные демонстрации. При появлении писателя в ложе зал разражался аплодисментами. Затем начиналась овация по адресу певца. Так публика как бы связывала два эти имени, потому что было известно, что Горький приехал в Нижний лишь ненадолго и специально ради встречи с Шаляпиным.

Последние дни пребывания здесь Шаляпина друзья прожили даже в одном номере гостиницы. По сути, они почти вовсе не расставались.

«…Я живу — в суматохе, — писал Горький К. П. Пятницкому. — Здесь Шаляпин, он страшно мне нравится, и я устраиваю концерт в пользу народного театра. Великий артист этот Федор Иванович!»

Действительно, он попросил Шаляпина немного задержаться в Нижнем и снова дать концерт в пользу строящегося Народного дома. В тогдашней обстановке подобное, благотворительное на первый взгляд, предприятие носило откровенно политический характер, так как за этим начинанием стояло имя Горького, к нему были причастны многие радикально настроенные люди из числа нижегородской интеллигенции, в частности учителя. Концерт состоялся, на нем по преимуществу была представлена демократическая публика. Любопытно, что первые ряды не были заполнены: буржуазия не желала присутствовать на концерте с «политическим душком». Окончился концерт, и началось чествование артиста.

В эти незабываемые дни Шаляпин познакомился с только что написанной Горьким пьесой «На дне», а через несколько дней присутствовал в Художественном театре, где Алексей Максимович читал ее артистам.

Осень 1902 года принесла ему новую оперную партию. 24 сентября он впервые выступил во «Вражьей силе» Серова, в роли Еремки. Никогда до того небольшая, почти эпизодическая роль не привлекала к себе особого внимания. Теперь же Еремка стал в центре произведения Серова.

Незадолго до Шаляпина на петербургской сцене партию Еремки очень выразительно исполнял выдающийся артист, один из плеяды славнейших представителей русской исполнительской школы — Ф. И. Стравинский. Зрители еще помнили Еремку — Стравинского, страшного горбуна, спившегося, темного, готового на все проныру.

Но в исполнении Стравинского явление Еремки все же было лишь ярким, колоритным эпизодом. Теперь же эта роль гигантски выросла.

Шаляпин привнес в нее некое новое начало, своеобразно сочетав Островского с… Горьким. Такое сочетание не приводило к модернизации типа, а лишь оттеняло особенность кузнеца Еремки, одного из представителей бродячей Руси, которого Шаляпин играл не в плане романтического преображения этого типа, как делалось до того, а, напротив, вскрывая то мутное и даже страшное, что так часто крылось за понятием горьковских «босяков».

В партии Еремки есть много комических частностей. Его пьяные масленичные песни, песни гуляки забубенного («Широкая масленица, ты с чем пришла») рисуют только веселого спившегося человека. Но если Стравинский не предвосхищал дальнейшего развития образа, то Шаляпин уже в этой сцене угадал того Еремку, который выявит свой подлинный характер в момент зловещего сговора. Когда в одном из эпизодов начала оперы Еремка появляется как спившийся весельчак и балагур, нищий неудачник, у Шаляпина возникают такие интонации, что делается жутко от еремкинского шутовства. Кажется, нет ничего предвещающего трагический поворот образа в песне, где слова

С пирогами, с оладьямиДа с блинами горячими —С скоморохом, гудошником…

принадлежат как будто просто гуляке, компанейскому человеку. Но за словами песни скрывается подтекст, подсказывающий, что Еремка не так прост и примитивен. Смешны подробности сценической разработки масленичной песни с хором, но в облике веселящегося кузнеца все время неприметно проглядывает другой Еремка, который полностью раскроется позже.

И дальше, в сцене с девушками («Не велик боярин я, сяду на пол») Еремка не просто гуляка, которого сторонятся все девушки, а обозленный, ненавидящий, темный, спившийся человек, притворяющийся простачком, шутом.

Все это подводит к главной теме, раскрывающей образ, — «Ты, купец, со мною лучше не бранись, а пониже ты Еремке поклонись», — здесь все выявлено до конца, до полного обнажения. И смешное вначале начинает по-новому осмысляться зрителем, который в этой эпизодической, в сущности, роли ощущает связующее всю оперу начало. Если к этому добавить, что партия Еремки, не содержащая почти ничего от чистой кантилены, кроме масленичной песни, целиком построена на речитативе, в котором, как мы знаем, Шаляпин бесконечно силен, мы сможем себе представить, каким подлинным драматическим напряжением проникнута была эта роль.

Наряду с Варлаамом, партия Еремки как бы дает другой ракурс «бродяжного» человека — босяка, с которого сняты романтические одежды.

Встретившись с Горьким в Нижнем Новгороде, а затем видясь часто и ведя деятельную переписку с ним, Шаляпин все время как бы питается животворными соками. Пожалуй, острое ощущение современности в широком аспекте возникает именно теперь в сознании артиста. Конечно же, несомненный акцент современного прочтения драмы Островского и музыки Серова ощутим в такой трактовке Еремки артистом, который недавно был «бродячим» люмпеном, познавшим дно жизни [9].