Сократ - Йозеф Томан

- Примешь ли ты мой смиренный привет? - прошептала тень.

- Конечно. И ты уже уходишь?

- Собираюсь, - по словечку "уже" тень поняла, что человек этот, явно высокого рода, чем-то расстроен. - Я нищий, - засмеялась тень, и в ее желтых зубах открылись две щели, придававшие волчье выражение худому, продолговатому лицу. - Я нищий, но не люблю толкаться среди нищих. Среди них я чувствую себя одиноким.

Критий с интересом посмотрел на своего ночного спутника.

- Странно. Мною здесь тоже владело чувство одиночества и отчужденности...

- Среди тех? - Нищий показал на дом, а слово "тех" выговорил весьма почтительным тоном. - Но ты ведь и сам из тех, благородный Критий!

Оставив без внимания, что имя его известно назойливому, Критий спросил:

- Ты чей?

- Я принадлежу тем, кто нуждается в моей помощи, славный мой господин.

Они вместе вышли за ворота.

- Чем же можешь ты кому-либо помочь?

- Я - Анофелес, господин.

- Ах так! Значит, и я тебя знаю.

- И тебе, благородный Критий, возможно, когда-нибудь понадобится моя помощь.

Критий внимательно посмотрел на него.

- Тогда, - продолжал Анофелес, - позови меня, благородный господин, и узнаешь, чей я.

Критий бросил ему золотой дарик. Анофелес поймал его на лету и опустил в суму - золото звякнуло о золото. Критий усмехнулся этому звуку.

18

Двое из толпы рабов, поджидавших хозяев, зажгли факелы от костра, горевшего за воротами, и подошли к Критию.

- Ступайте домой. Я пойду один, - сказал тот.

- Без света? - послышался от ворот голос Анофелеса.

Критий засмеялся:

- А чего мне бояться?

Он двинулся во тьму. На перекрестке быстро свернул к дему Кидатеней. Месяц менялся так же, как настроение Крития: то мерк, заслоненный облаком, то снова начинал светить вовсю. Но Критий уже не колебался: он принял решение.

Он подошел к маленькой дверце - черному входу в ограде одной из вилл. Тихо постучал. Дверца мгновенно открылась, на пороге встал старик раб.

- Там еще сидят? - Критий показал на дом.

- Кто ты, господин?

Критий взял светильник из рук раба, посветил себе на лицо.

- О да, господин! - воскликнул раб. - Я тебя знаю. Ты ходишь к нам, правда с другого входа. Доложу о тебе.

Старик побежал к дому, шурша по траве босыми ногами.

В небольшой комнате, освещенной только двумя светильниками, царил полумрак. Вдоль стен стояли ложа, перед каждым - столик с солеными и сладкими закусками, с амфорами вина и чашами. Здесь гостей не обслуживали рабы и рабыни. Странный пир... Гости сами себе наливают. Гости хотят быть одни. Им не нужен яркий свет. Здесь ничего не записывают: все нужно запоминать. За дверью сторожит любимый вольноотпущенник хозяина дома. Он надежен. Он глух.

Старый раб вбежал, пробрался к ложу на переднем месте - там возлегал хозяин дома, Писандр, афинский демагог. Раб известил его, что у калитки ждет Критий.

- Наконец-то! - засмеялся Писандр.

Гости подхватили радостное восклицание.

- Почему именно сегодня? - заметил Антифонт.

- Вероятно, это и должно было случиться именно после пира у Алкивиада, - отозвался Ферамен.

- Введи гостя, - велел рабу Писандр.

Критий был встречен дружескими возгласами. Олигархи, один за другим, обнимали и целовали его.

Писандр уложил новоприбывшего напротив себя. Улыбнулся:

- Какой дорогой гость! Ты - и у меня... у нас, - поправился он. - И в такой день! Что ты принес нам, милый Критий?

Тот с волнением ответил:

- Ничего, кроме самого себя!

Ликующие голоса:

- Разве этого мало?!

- Какой подарок для нашего дела!

- Не скромничай, Критий!

Но Критий лицом и голосом изобразил скромность - научился у софистов:

- Я пришел потому, что хочу быть с вами.

Когда взрыв восторга утих, Антифонт сказал:

- Хорошо ли ты обдумал? Ведь ты переходишь к нам в тот момент, когда твой кровный родственник, избранный стратегом, начнет укреплять демократию в Афинах!

- Да, - подхватил Писандр. - Уж он-то рьяно примется за дело, этот Сократов выкормыш. Теперь нам долго ждать благоприятного случая...

Критий скривил губы в усмешке:

- Я тоже Сократов выкормыш. И именно для того явился к вам, чтоб нам не пришлось долго ждать.

- Не понимаю, что ты имеешь в виду? - удивился Ферамен. Критий сурово произнес:

- Желаю принести клятву!

- Помилуй Зевс, да мы верим тебе, как брату, - с одушевлением вскричал Писандр. - Однако действительно - каждый в нашей гетерии обязан поклясться в том, что он сделает все для свержения демократии. Твою присягу, Критий, должно принять в торжественной обстановке. Через неделю. А теперь говори свободно.

И Критий заговорил:

- Как я уже упомянул, я тоже ученик Сократа. Но Алкивиад перенял от него не самое ценное. Я взял у Сократа больше: софросине, искусство не быть опрометчивым.

- Алкивиад - прославленный муж, и он опасен для нашего дела, как никто до сих пор. - Писандр сделал ударение на слове "никто".

Критий усмехнулся:

- Алкивиад опаснее всего для самого себя. Знаю я моего знаменитого двоюродного братца. У него есть все, что нужно для счастья и что может привести к желанной славе, но, - тут он громко рассмеялся, - но, дорогие друзья, боги одарили в его лице не человека, а хищника! У людей же - так уж оно повелось - рождается естественное желание уничтожить хищника.

Ферамен кивнул:

- Алкивиад не живет - он мчится по жизни. Куда - вот вопрос.

Критий посмотрел в лицо Писандра, слабо освещенное тусклым огоньком лампы.

- "Любезно богам - вы слышите, Музы? - давать человеку пути направленье..."

Писандр захлопал в ладоши:

- Я аплодирую не только поэту, но и самой мысли! Вмешаться в великие планы, остановить поход, возникший в воображении мегаломана...

- Ты тоже поэт, Писандр, - подобострастно молвил софист Антифонт. - Я всего лишь обыкновенный судебный ритор, выступающий по делам об убийствах, но осмелюсь пройти дальше по твоему следу, благородный Писандр. Остановить поход - но прежде чем брызнет первая капля крови.

Писандр перевел взгляд с Антифонта на Крития.

- Так встретим же с радостью Крития, который принес нам не только себя, но и Сократову софросине. Знать цену времени и цену тому, как развиваются события, - вот главный вывод для каждого из нас; а потом - направлять, с чувством меры, терпеливо, но и неутомимо готовить час, когда с чистого неба грянет гром...

- Отлично, славный Писандр! - вскричал Антифонт. - За это стоит совершить возлияние Гермесу, богу хитрецов!

Чаши подняты. Рисунки на золотых сосудах словно шифр, сложный, как заговор олигархов.

- О чем говорил на пиру Алкивиад? - спросил Крития Писандр.

- Ни о чем особенном. О любви к Афинам. Заговорили о практическом воплощении этой Алкивиадовой любви.

- Радикальный демократ, он захочет вернуть Афинам прежнее могущество и славу, - сказал Ферамен.

- Сравняться с Периклом? - бросил Антифонт.

- О нет, превзойти Перикла! - воскликнул Критий. - Распространить демократию на всю Элладу, Афины же сделать ее главой.

- Ну нет! Это пустые мечты мегаломана...

Ферамен отверг такое предположение - не потому, что не верил в его осуществление, но как раз потому, что верил.

- Перикл тоже был мегаломаном, а сколь многого сумел добиться! медленно проговорил Писандр.

- То, что удалось Периклу, не может удаться Алкивиаду, - с пророческой убежденностью возразил Антифонт.

- Почему? - Писандр намеренно задал этот вопрос, чтоб друзья не успокоились. - А если эти мечты понравятся всем демократам Эллады и островов? Да они откроют тогда ворота Алкивиаду! Он легко выиграет войну...

- Стало быть, мы никогда не дождемся своего часа! - одновременно воскликнули Антифонт с Фераменом.

Критий поднял и медленно опустил руки.

- Сойдем с облаков на землю, с высот мечтаний к действительности, друзья. Ибо чем смелее мечта, тем легче она рушится.

Тишина. Потом - Писандр:

- Сама по себе?

Тишина. И - Критий:

- Этому помогут.

Язычки пламени в светильниках будто подскочили и сделались ярче. Писандр собрался произнести речь, но не успел проглотить кусочек миндального пирожного, вдохнул ртом, и крошка проскочила ему в дыхательное горло. Он поперхнулся, стал задыхаться, лицо налилось кровью, посинело, набрякли жилы на лбу.

Испуганные гости вскочили, кинулись на помощь, осыпая Писандра вопросами - что с ним случилось?

А тот кашлял, руками отгоняя всех от себя. Наконец от кашля крошка выскочила. Писандр вытер ладонями лицо и проговорил с большей настойчивостью, чем было задумал:

- О любви Алкивиада к Афинам надо будет поставить в известность наших приверженцев по всей Элладе, на материке и на островах; ибо эта любовь означает, что, куда войдет с войском Алкивиад, туда же войдет с ним и демократия. А кто из лучших позволит портить себе жизнь народовластием? Если поклонники демократии захотят открыть перед Алкивиадом ворота городов, олигархи должны будут захлопнуть их у него перед носом!