Рыцари морских глубин - Геннадий Гусаченко

В резерве

Над сонной гладью реки плывёт туман, заволакивает прибрежные кусты клочковатыми облачками. В тишине прохладного после сильного дождя утра, стараясь перекуковать одна другую, перекликаются кукушки.

Когда из–за высокого тальника проглянуло солнышко, я выбрался из палатки. Выбрав на берегу подходящее место, умылся из тёмного, глубокого омута, окаймлённого осокой. Недостатка в продуктах не испытывал, но рыбацкая страсть заставила швырнуть в омут короткую мелкоячейную сеть. Так, ради любопытства и забавы: уж больно загадочна его таинственная чернота. Что там в ней? Какие черти водятся?

Собрал все вещи на плот, оглядел привал пристальным взглядом: не забыл ли чего? Начал отвязывать швартовый конец и увидел белеющий в осоке шнур. А сеть?! Пока готовился к отплытию, в неё набилось десятка два жирных, толстых чертенят–окуней. И пятнистая полуметровая щука–ведьмачка, хозяйка водяного чертога. Разевая красную зубастую пасть, она собрала на себя всю сеть. Сильная рыбина била хвостом, отчаянно трепыхалась, стремясь вырваться, пока освобождал её из нитяных пут. Как тут не вспомнишь сказку про Емелю.

— Плыви, дорогуша, авось, пособишь когда–нибудь по–щучьему велению, по моему хотению, — размахнувшись, бросил я щуку обратно в заливчик, где едва не пришёл конец моим лишениям и невзгодам, надеждам и разочарованиям, радостям и бедам. Чудесным избавлением от утопления я обязан своему Ангелу–хранителю, по милости Божьей возвернувшему меня на твердь земную. Ощущая под ногами её незыблемость, совсем не страшной, а мирной и спокойной кажется поутру играющая бликами рябь протоки, медленно и тихо, но неудержимо и властно несущей воды в Обь. Обругивая себя за бесцельную рыбалку, с трудом выпутывая ненужную мне рыбу и швыряя окуней одного за другим обратно в воду, я лишь мельком поглядывал на предательский заливчик, из трясины которого в буквальном смысле еле унёс вечером ноги. Плохое быстро забывается, обошлось — и ладно, как так и надо, словно и не было вчерашних истеричных слёз, воплей и рыданий под ливневым дождём с раскатами грома и ослепительными вспышками молний. Но вот спасительная валёжина, борозды в жёлтой тине от моих ползаний и куча мокрой, грязной одежды, сложенной на плоту для стирки — следы неприятного происшествия. Не здесь, стало быть, последнее пристанище плота–катамарана «Дик» и странствующего отшельника, плывущего в Никуда. Не здесь кончается его река–жизнь. Что ж… Плывём дальше. Боже, милостив буди мне грешному мытарю. Кланяюсь низко за избавление от утопления в этом предательском иле.

Ещё в сеть поймались две небольшие стерлядки. Им не повезло: отпускать их я не стал, потому что уха из них необыкновенно вкусна. Поневоле Демьяна вспомнишь из басни Крылова. Наверно, на реке я заелся: окуни и щуки для меня уже не рыба, поэтому осетровые представители доисторической эпохи оказались в ведре с водой.

Подлетели утки, плюхнулись почти рядом с плотом. Я затаился, не шевелясь, и они принялись отряхиваться, нырять, разбрасывая вокруг себя сверкающие брызги. Фиолетово–зелёные зеркальца оперений отливали металлическим блеском, сияли радужным цветом.

Парабель, изобилующая поворотами, вильнула в обратную сторону. Скоро я огибал вчерашнюю купель, стараясь не думать о вчерашнем происшествии, чуть было не ставшим последним эпизодом одиночного плавания по жизни–реке, о панических эмоциях, вызванных смертельным страхом, бурной грозой и шумящей в темноте рекой.

На правом берегу показалась неказистая охотничья изба. Из неё вышли трое. Камуфляжные кепки, штаны и куртки. У каждого в руках бинокль. Лупятся на меня. Вода хорошо доносит приглушенные растоянием голоса:

— Федька, смотри! Опять этот мужик плывёт! Мы его в Колпашево видели…

— Во даёт! Упорный! Дней десять назад я его у Могочина обошёл… И уже здесь! И куда его хрен несёт? Наводнение кругом… За Каргаском и берегов не видать…

— Настырный, видать… А что ему наводнение? На плоту переждёт… В июле вода на спад пойдёт.

Их голоса ещё раздаются, но уже тихо и не разборчиво. Одно ясно: случайные свидетели моего плавания прояснили в какой–то степени навигационную обстановку, ожидающую меня за Каргаском: в июле вода на спад пойдёт. Залитые луга, леса, водная гладь с верхушками деревьев и кустов, уходящая за горизонт. Недвижимая, застойная вода там, где в июле замычат коровы, затрещат сенокосилки, встанут стога сена. Бурная, штормовая на фарватере, где гуляют высокие волны, грозя растрепать «Дика», где идут буксиры с баржами, грозя раздавить «Дика».

Ладно, будем посмотреть… А пока где–то слева близка автотрасса Томск — Каргасок. Слышен гул автомобилей. На западе, вдали, краснеет вышка теле–радио–ретранслятора.

Солнечно. Жарко. Бесконечное кукушечье кукование. Курлыканье журавлей. Чистый, прозрачный воздух над ещё не изгаженной рекой Парабелью.

Впереди плота движется что–то странное, непонятное: водную гладь, затенённую густым лозняком, рассекает мохнатый шарик, оставляя позади стреловидный след. Вот проплыл перед самым носом «Дика» и вдруг с шумом и кучей брызг вымахнул на упавшее в воду дерево, тотчас превратившись в речную красавицу–норку. Это её голову принял я за шарик. Пловчиха отряхнулась и начала прилизываться как обычная кошка. Усы её топорщились, глаза блестели. Миролюбивый, спокойный вид прихорашивающейся норки ничем не выдавал в ней хищного, ловкого зверька.

12.45. Справа, на зелёной равнине, затопленной неглубокой — по щиколотку — водой, лежит огромный ржавый остов буксира — всё, что осталось от судна. Каким штормом его занесло сюда?

17.00. Подхожу к высокому обрывистому яру левого берега. Вижу село. Это Пашня. Далее, согласно карте, Геодезическая.

Мимо пронёсся модный камуфлированный катер с мотором «Судзуки». С него прокричали:

— Желаем всех благ! Передадим привет!

Кто, кому, от кого собирается передать привет, я не понял. Благожелатели одеты под цвет катера: в камуфляж. Рыбинспекторы, наверно. Они дали по газам, и быстро стихающий по мере удаления рёв «Судзуки» скоро затих за излучиной реки, а мой плот ещё с минуту бултыхался и раскачивался на волнах, поднятых скоростной посудиной.

Иду краем яра. Ели и кедры дремучей стеной возвышаются над ним. Но через полчаса хода редеют, выказывая чёрные избы. Лают собаки. Мычат телята. Под изгородью копошатся куры. Спутанная лошадь, отгоняя хвостом надоедливых комаров, пасётся на лугу.

— Подруливай, мореплаватель, — приветственно машут с моторной лодки, стоящей под берегом.

Да и то пора отдохнуть, пройтись по твёрдой земле. Пообщаться с аборигенами. Купить хлеба. Запастись колодезной водой.