Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман

сам, так же как и Высоцкий, который говорил будто бы о Гражданской войне 1919 — 1920 годов, но фактически — о современности. К тому же сюжет «Пожаров» в общих чертах повторяет «Песню о новом времени», в которой бешеная скачка также сопровождается потерей боевых товарищей.

7) «Ах, давно, знать, забыли в этой стране / Про отчаянного негодяя и жулика Хлопушу».

Выделенная курсивом характеристика напоминает «Марш космических негодяев», где в такой же маске выступает лирическое мы, и черновой вариант стихотворения «Я не успел», где лирический герой сожалеет: «Азартных игр теперь наперечет, / Как негодяев всех мастей и рангов» (АР-14-196) (в основной редакции: «…Авантюристов всех мастей и рангов»), а в образе жулика (вора) он предстает во многих ранних песнях и в ряде поздних произведений (например, в «Райских яблоках»).

8) «Был я каторжник и арестант».

Образ беглого каторжника Хлопуши сродни образу беглого разбойника из «Разбойничьей» и беглого казака из «Песни инвалида».

9) «Был убийца и фальшивомонетчик».

Вспомним шутку, с которой Высоцкий приходил к остальным участникам альманаха «Метрополь»: «Это здесь делают фальшивые деньги?» Да и в «Пародии на плохой детектив» главный герой «написал фиктивный чек».

10) «Но всегда ведь, всегда ведь, рано ли, поздно ли, / Расставляет расплата капканы терний» ~ «Выпадали молодцу / Всё шипы да тернии» («Разбойничья»). А образ капкана был разобран выше при анализе песни «Живучий парень».

11) «Заковали в колодки и вырвали ноздри».

Такими же скованными часто бывают герои Высоцкого: «Но разве это жизнь, когда в цепях? / Но разве это выбор, если скован?» («Приговоренные к жизни»).

12) «.. Сыну крестьянина Тверской губернии».

В образе крестьянина лирический герой непосредственно выступает в «Смотринах» и «Песне Гогера-Могера»: «Пора пахать, а тут — ни сесть, ни встать», «Но вместо нас — нормальных, от сохи…», — и сравнивает себя с ним в стихотворении «И снизу лед, и сверху…»: «Я весь в поту, как пахарь от сохи».

13) «Десять лет, — понимаешь ли ты? — десять лет / То острожничал я, то бродяжил».

Также и лирический герой «острожничал» в «Разбойничьей» и в наброске «Нынче мне не до улыбок…»: «Та дорога прямиком / Привела в остроги», «Словно в острог заключен». И в той же «Разбойничьей он бродяжил: «По миру с котомкою».

Кроме того, оба эти мотива встречаются в «Дорожной истории»: «Бродяжил и пришел домой / С семью годами за спиной». Здесь он отсидел семь лет, после чего, вероятно, несколько лет бродяжил. То есть в сумме получаются те же десять лет, которые острожничал и бродяжил Хлопуша.

Вообще мотив «бродяжничества», связанный не в последнюю очередь с бездомностью самого Высоцкого, встречается во многих произведениях, о чем мы уже говорили в этой главе при разборе «Грустной песни о Ванечке», и в предыдущей — при разборе «Притчи о Правде»: «Бродит теперь, неподкупная, по бездорожью» (АР-8-164), — причем перед этим Правда тоже «острожничала»: «Голая Правда на струганых нарах лежала» (АР-8-162).

14) «Это теплое мясо носил скелет / На общипку, как пух лебяжий».

В черновиках посвящения к 50-летию Юрия Любимова «На Таганке я раньше знал метро и тюрьму…» (1967) Высоцкий перефразирует эти строки: «По театрам другим я носил свой скелет» /2; 556/. И здесь очевидно сходство с «Песней командировочного» (1968): «Но я докажу на деле, / На что способен… скелет!», — а также со стихотворением «Я уверен, как ни разу в жизни…» (1969): «Высох ты и бесподобно жилист, / Словно мумия».

15) «Чёрта ль с того, что хотелось мне жить?»

Подобная «жажда жизни» характерна и для лирического героя Высоцкого, который сетует на то, что в остроге «ни пожить, ни выжить» («Разбойничья»), или говорит, находясь над обрывом: «Не до жиру — быть бы живым» («Две судьбы»), и выступает в образе «живучего парня».

16) «Ах, дорогой мой, / Для помещика мужик — / Всё равно, что овца, что курица».

Отсюда следует, что Хлопуша был крепостным крестьянином, то есть фактически находился в рабстве и был бесправен, как лирический герой Высоцкого в «Песне попугая»: «Продал меня в рабство за ломаный грош»; в «Песне о вещей Кассандре»: «И начал пользоваться ей не как Кассандрой, / А как рабыней ненасытный победитель» (АР-8-30); и в песне «Про любовь в Средние века»: «Ведь он — король, а я — вассал».

17) «Уж три ночи, три ночи, пробиваясь сквозь тьму, / Я ищу его лагерь, и спросить мне некого».

Точно так же некого будет спросить лирическому герою Высоцкого в «Чужом доме»: «Эй, живой кто-нибудь, выходи, помоги! / Никого…», — и этот дом тоже будет объят тьмой: «Почему во тьме, / Как барак чумной?».

Кроме того, выражение пробиваясь сквозь тьму напоминает ситуацию, в которой окажется лирический герой в «Двух судьбах» и в стихотворении «В лабиринте»: «Я впотьмах ищу дорогу», «И духоту, и черноту / Жадно глотал, / И долго руками одну пустоту / Парень хватал. <.. > Здесь, в темноте, / Эти и те / Чувствуют ночь».

***

В 1977 году получает мощное развитие мотив физических мучений, которым власть подвергает поэта. Проследим это на примере незаконченного стихотворения «Что быть может яснее, загадочней, разно- и однообразней себя самого?»: «Я впервые присутствую зрителем тоже на собственной казни — пока ничего! — / В виде Совести, в виде души бестелесной и кого-то там еще» (АР-3-104).

Незадолго до этого появилась ранняя редакция «Палача», где палач спрашивал лирического героя: «А как ведете вы себя во время казни?», — на что тот не без юмора отвечал: «Простите, прежде не пришлось пронаблюдать» /5; 475/. Поэтому и в разбираемом стихотворении герой говорит, что впервые присутствует на собственной казни: «Вот привязан, приклеен, прибит я на колесо весь, / Прокатили немного, почти что как в детстве на чертовом колесе»[2279].

Подобный мотив распятия-казни уже встречался в «Памятнике»: «Охромили меня и согнули, / К пьедесталу прибив Ахиллес»; и в «Гербарии»: «Жаль, над моею планочкой / Другой уже прибит». Да и слова «Прокатили немного» отсылают к песне «О поэтах и кликушах», где лирический герой опять же оказывался «прибитым»: «А в тридцать три распяли, но не сильно».

Герой понимает, что во время казни нужно терпеть молча, и обращается к одной из сторон своего «я»: «Что ты третье, кто ты? — не пойму, / Но когда своим хрии-пом я толпы пройму, / Ты держись и не плачь». Точно так же он обращался к себе и в «Разбойничьей», где находился в остроге в преддверии казни: «Ты не вой, не плачь, а смейся, — / Слез-то нынче не простят». А