История Невского края - Константин Сергеевич Жуков

— Обретение городом официального дипломатического статуса: уже в ноябре 1704 года Петр принимает в меншиковском Посольском доме на Городовом (Петербургском) острове турецкого посла; в 1709 году в Петербург приехал датский посланник Ю. Юль, в 1710-м — саксонский посланник Ф. Фицрум, в 1712-м — английский посол Ч. Уитворт, в 1715-м — француз Лави, в 1716-м — голландец де Би; все эти дипломаты, однако, не находились на берегах Невы постоянно, а сопровождали царя в его многочисленных поездках по стране; в 1711 году в Петербурге побывало посольство из Персии.

Петр I на фоне Петропавловской крепости и Троицкой площади Петербурга. Портрет на эмали Г. С. Мусикийского. 1723 г.

— Размещение здесь органов высшей государственной власти: приказов (затем коллегий), Сената и Синода. Приказы перемещались в Петербург постепенно в течение долгого времени; Сенат, при своем учреждении располагавшийся в Москве, выезжал по требованию Петра в Петербург в 1711 и 1712 годах, окончательно переехал в конце 1713 года; коллегии и Синод изначально находились в Петербурге.

Растянутость всех этих событий во времени не позволяет назвать сколько-нибудь точную дату «превращения» Санкт-Петербурга в столицу Российского государства (большинство историков условно считают этой датой 1712 год). Никакого указа об этом Петром не давалось. Первый официальный документ, в котором Москва по своему статусу принижена по сравнению с Петербургом, — указ 1714 года «О запрещении на несколько лет строить во всем Государстве каменные домы» (право на каменное строительство было возвращено Москве лишь через четыре года).

Москва на протяжении всего «петербургского» периода в русской истории продолжала оставаться символом русской нации, ее сердцем (вспомним слова Наполеона: «Если я займу Киев, то этим я возьму Россию за ноги, если Петербург, то — за голову, а если Москву, то этим поражу Россию в сердце»). Такая важнейшая для монархического государства церемония, как коронация императора или императрицы, всегда в России происходила только в Московском Кремле, в том числе и состоявшаяся при жизни Петра коронация его супруги Екатерины. Кроме того, именно Москва в большинстве случаев была местом официального празднования главных событий в жизни царской семьи, таких как бракосочетание, рождение и крещение детей, именины. Словосочетание «царствующий град» продолжало употребляться по отношению к Москве не только в качестве художественной формулы, но и в официальных документах. Другое официальное наименование — «первопрестольная» — подчеркивало не только столичный статус Москвы, но и ее первенство по отношению к Санкт-Петербургу.

Наблюдательный Фоккеродт, за двадцать пять лет своего пребывания в России неплохо ее изучивший, писал об отношении русских к обеим столицам: «…сколько бы усилий ни употреблял русский двор и какие бы ни выдумывал средства, чтобы русских привязать к Петербургу, никогда, однако ж, не дойдет до того, чтобы они добровольно предпочли это место своей так нежно любимой Москве, и как только разрушится плотина, удерживающая их в Петербурге, и им дозволено будет последовать своей привязанности, они непременно воротятся к могилам своих предков». (Забегая вперед, скажем, что такое случалось в русской истории дважды: в 1728 и 1918 годах.) Мысль о том, что Петербург чужд России, а Москва — близка, сотни и тысячи раз повторялась и повторяется до сих пор писателями, публицистами, политиками.

Столица государства является, подобно гербу, одним из самых значительных его символов и выступает как часть, заменяющая собой целое, или часть, воплощающая сущность целого. Не случайно до появления Петербурга сама страна обычно называлась Московией, а ее жители — московитами. Но при этом столица может представлять сущность страны уже реализованной (в этом случае столица как бы апеллирует к прошлому, к истокам национального самосознания), а может — желаемой (в этом случае она демонстрирует будущее, перспективу, является своего рода программой). Столицей первого типа всегда определялась в России Москва, столицей второго типа стал построенный Петром I Санкт-Петербург, и в нем была воплощена программа построения Российской империи.

Заключение Ништадтского мира было ознаменовано в России серией торжественных мероприятий, среди которых была и состоявшаяся 22 октября 1721 года церемония «поднесения государю царю Петру I титула императора всероссийского и наименования: Великого и Отца отечества». С этого момента государство, подвластное увенчанному новыми титулами монарху, стало называться Российской империей, уподобляясь, таким образом, Древнему Риму, Византии и Священной Римской империи[151]. Прежде всего, эти нововведения, как и многие другие, были призваны, по словам известного культуролога В. М. Живова, «создать образ новой России, порожденной Петром как демиургом[152]: новая Россия обретает достоинство вселенской империи, подобной Римской, а ее верховный властелин наделяется божественной властью, совмещающей сакральные мотивы античного язычества и византийских теократических концепций». Такой смысл был отчетливо выражен в речи, написанной вице-канцлером П. П. Шафировым и произнесенной при вручении царю новых титулов канцлером Г. И. Головкиным; в ней говорилось, что «неусыпными трудами» его величества «вернии подданные из тмы неведения на феатр славы всего света, и тако рещи, из небытия в бытие произведены». Сакральный характер власти современная исследовательница Л. С. Гатагова называет первым из основных системных признаков государства имперского типа.

Но кроме такого наиболее общего, мифологического значения в понятие «империя» вкладывался и целый комплекс более конкретных характеристик государства, которые вовсе не обязательно в реальности были присущи России в то время, но приписывались ей петровской идеологией, старавшейся, чтобы они вошли в сознание и подданных царя, и иностранцев как действительные черты российской державы.

Так, всячески подчеркивалась принадлежность страны к европейскому культурному пространству, к числу «политичных народов», как было сказано в уже упоминавшейся речи Шафирова — Головкина. В своем глубоком исследовании идеологии петровского времени Ю. М. Лотман и Б. А. Успенский показали, что «официальный титул императора <…> отчетливо указывал на римскую традицию и одновременно свидетельствовал о разрыве с русскими титулами». Слово «царь» в Древней Руси обозначало правителя, стоящего выше князя, и в этом значении оно применялось, в первую очередь, к ханам Золотой Орды, от которых в качестве титула и перешло «по наследству» к Ивану III и его потомкам. Несмотря на то, что этимологически это слово восходит к имени Гая Юлия Цезаря, то есть фактически к тому же источнику, что и слово «император», в контексте Петровской эпохи эти слова, как пишут Лотман и Успенский, «воспринимались не как синонимы, а в качестве своего рода антонимов». Таким образом, принятие Петром I титула императора в значительной мере призвано было продемонстрировать принадлежность России к европейской культурной традиции.

Другим обязательным свойством империи считались