История Невского края - Константин Сергеевич Жуков

День, начиная с которого отношение к строительству в Петербурге поменялось, — и мемуаристы, и исследователи фиксируют очень точно: это 27 июня 1709 года, день Полтавского сражения.

Полтавская победа, фактически решившая исход войны, дала Петру I возможность считать Ингрию окончательно оставшейся за Россией. «Ныне уже совершенный камень в основание Санкт-Петербурха положен с помощию Божиею», — пишет он в письме Ф. М. Апраксину, обыгрывая в этих словах уже упоминавшийся нами евангельский мотив. Впервые после Полтавы Петр приехал в Петербург 23 ноября 1709 года и пробыл здесь всего две недели. Именно к этому времени относятся его первые распоряжения, касающиеся городской застройки. «Гистория Свейской войны» сообщает, что царь «повелел строить свои забавные домы каменные изрядною архитектурною работою, украшать огороды и городовым строением поспешать, также указал умножить домов как для морских служителей, так и для торговых, а господам министрам, генералам и знатным дворянам повелено тогда строить каменные палаты, тогда же указано строить пристани на Санктпетербургском острову, также и на Котлином острову гавань, пристани и магазейны». С этих распоряжений, считал автор «Истории строительства Петербурга» С. П. Луппов, начинается планомерное строительство в Санкт-Петербурге.

Одновременно с этим царь устраивает несколько торжественных мероприятий, прославляющих Полтавскую победу и символически связывающих ее с присоединением к России Ингерманландии, демонстрируя намерения превратить эту землю в оплот российского флота и морские ворота государства (основные торжества по случаю победы состоялись по тогдашней традиции одновременно с празднованием Нового года в Москве).

В конце ноября у Выборгской дороги закладывается церковь Святого Сампсония Странноприимца — в день памяти этого святого состоялась Полтавская баталия. Как заметили А. В. Кобак и Ю. М. Пирютко, занимающиеся историей Петербурга, конечно, не случайно этот храм был поставлен в начале дороги, ведущей к владениям шведского короля. Скромный римский врачеватель святой Сампсоний Странноприимец сразу же после сражения приобрел в русской публицистике (например, в речи Ф. Прокоповича, произнесенной в присутствии царя 22 июля 1709 года, или на гравюре И. Ф. Зубова и М. Д. Карновского) черты ветхозаветного силача Самсона, «рыкающего льва свейского преславно растерзавшего». Сампсониевский храм у Выборгской дороги свидетельствовал, что теперь отношения со Швецией Россия будет выстраивать с новых позиций, завоеванных под Полтавой (через три месяца русское войско выступит по этой дороге для победоносного похода на Выборг, который три года назад, осенью 1706 года, петровская армия уже безуспешно осаждала).

30 ноября фейерверком и торжественным обедом отмечался день святого Андрея Первозванного. Апостол Андрей — родной брат апостола Петра — почитался и небесным покровителем всей России (согласно преданию, изложенному в «Повести временных лет», именно он впервые принес христианство на Русь), и покровителем флота, и покровителем нового города на невских берегах. В петровское время маршрут путешествия святого Андрея был «уточнен»: считалось, что он «имел шествие <…> рекою Невою сквозь места царствующего града Санктпетербурга, и <…> оные места <…> не без благословления его апостольскаго были», кроме того, при основании крепости и города Петром I был закопан ковчег с мощами апостола. Вместе с тем день святого Андрея Первозванного был праздником для всех кавалеров одноименного ордена; сам Петр, как мы помним, получил этот орден заодно с Меншиковым за взятие на Неве двух шведских кораблей, что непосредственно предшествовало основанию Санкт-Петербурга. Таким образом, празднование именно здесь служило доказательством все той же мысли: божественному провидению угодно, чтобы Россия обосновалась на невских берегах.

4 декабря 1709 года на адмиралтейской верфи был заложен первый линейный 54-пушечный корабль, названный «Полтава». И наконец, 5 декабря в присутствии многочисленных зрителей состоялся, по словам историка Г. Приамурского, «акт символического уничтожения покоренной шесть лет назад крепости»: были взорваны остатки валов Ниеншанца[132]; эту операцию описал в своем дневнике датский посланник в России Юст Юль. Подобно древнему Карфагену, Ниеншанц был разрушен[133].

Означает ли это, что он исчез бесследно, или мы можем вслед за некоторыми современными историками говорить, что Петербург является наследником шведского города?

Ниен (Ниеншанц) и Санкт-Петербург

В истории не раз случалось так, что процветающие и многолюдные города оказывались по каким-либо причинам полностью разрушены, а затем отстраивались заново, причем нередко уже на новом месте, в отдалении от старого. В качестве примера можно привести русские города: Белоозеро, Смоленск или Рязань. Многие города на протяжении веков меняли названия. Париж когда-то назывался Лютецией, Осло — Христианией, Турку — Або, а Тарту — Юрьевом и Дерптом. Но, поменяв свои географические координаты или имена, эти города сохранили в сознании людей непрерывность своей истории.

Множество обстоятельств способствовало тому, чтобы преемственность между Ниеншанцем (а также шведской Ингерманландией в целом) и Санкт-Петербургом оказалась забытой. И тем не менее свободный от стереотипов взгляд обнаружит эту связь в следующих аспектах.

Место нахождения. Дело даже не в том, что место, где стоял Ниеншанц, давно уже вошло в городскую черту Санкт-Петербурга. Само по себе расположение города в устье Невы являлось фактором, определяющим его наиболее существенные черты: он неизбежно становился центром транзитной торговли, неизбежно должен был развиваться как разноязыкий и многоконфессиональный, открытый для влияний и новаций город. Все эти черты, безусловно, Санкт-Петербург унаследовал от Ниеншанца.

Люди. Конечно, многие жители сожженного Ниена с уходом шведов покинули эту землю. Однако не стоит разделять собственно горожан и жителей предместий и ближайших поселений; мы уже видели, что все они, по сути, принадлежали к одной культуре. Обитатели окрестностей, укрывавшиеся в Ниеншанце, а в дальнейшем привлеченные по приказу Петра на строительство крепости и города, стали первыми петербуржцами. Виднейший церковный и государственный деятель, писатель и проповедник петровского времени Ф. Прокопович сообщает в своей «Истории императора Петра Великого»: «…всем в добытых Канцах живущим указано переселятися на сия места <вокруг строящейся крепости>». К ним присоединились и другие; как сказано в одном из первых описаний «Столичного города Санкт-Петербурга»: «много шведов, финнов, лифляндцев не могли оставаться в своих разрушенных и частично сгоревших городах и не имели другого выхода, как перебраться сюда большими партиями». К тому же, по мере роста города, он вбирал в себя ближайшие селения, их жители, становясь горожанами, привносили в среду новых поселенцев традиции допетербургского периода. Между прочим, долгие годы память о прошлом была жива у жителей Охты. Художник К. С. Петров-Водкин в своей автобиографической повести «Хлыновск» рассказывает, что в 1880-е годы ему доводилось слышать от коренных охтинцев, считавших себя «новгородскими выходцами», примерно такие слова: «Что нам, изволите видеть, Петербург, мы и до него существовали. Подревнее мы будем — Охта Орешку ровесница — вот