Историзм против эклектики. Французская историческая школа "Анналов" в современной буржуазной историографии - Юрий Афанасьев

Не трудно видеть, куда могут увлечь историческую науку такие ориентиры. Поскольку становление природы—это процесс, у него должны быть и точки нестабильности, и, следуя по пути, обозначенному М.де Серто, их нужно искать в зоне пересечения природного и культурного. В результате проведенной М.де Серто "исторической операции" осуществляется как бы двойное "снятие" реально существующего противоречия, которое является источником развития любого общества, основанного на частной собственности на средства производства: на место противоречия "класс-класс", обусловленного в процессе преобразования природы противоречием "производительные силы - производственные отношения", выдвигается противоречие "данное-творимое", или "природа вообще—общество вообще"[45].

Статью М.де Серто можно в известном смысле рассматривать как программную, но в то же время она является отражением ситуации, уже сложившейся в буржуазной исторической науке в конце 60-х-начале 70-х годов. Ориентация исторических исследований на изучение "становления природы" обнаружилась в повышенном интересе к географии, к истории людей в их тесных отношениях с природой и дополнилась в последнее время интересом к проблемам городского строительства [42], изменения географии растений и их социально-экономических последствий [43], развития техники [44], проявлений сексуальности, истории медицины, заболеваний [45] и т.д.

Утверждению истории нового типа, по мнению составителей и авторов книги "Заниматься историей", способствует и то, что она обрела новые объекты исследования, которые ранее рассматривались мимоходом или не освещались вовсе. Этим новым объектам посвящен третий том книги, в котором "обновленная" историческая наука предстает буквально всеядной. Она "заглатывает" много такого, что, казалось бы, абсолютно не показано ее "пищеварению". Новые объекты рядом со словом "история" воспринимаются порой как настоящие парадоксы-то из-за вневременной своей сущности (история дождя и хорошей погоды, миф, праздник, смерть), то из-за своей неподвижности и явной принадлежности к другим областям знания (история детства, история подсознательного, эпизоды с проституткой в "Что делать?" Чернышевского и в "Подземелье" Достоевского), то из-за своей тривиальности (история французской кухни, меню XIX в.). Если учесть, что среди новых объектов исторической науки оказались еще и такие, как, например, аменорея и пятна на Солнце, то можно составить некоторое представление о широте ее размаха. Все эти "объекты" исторического наблюдения[46] являются не столько результатом произвольного выбора отдельных историков, сколько естественным следствием новых представлений о предмете исторической науки. Согласно этим представлениям, различие между "данным" и "творимым" якобы обнаруживается в пограничной зоне между ними, на грани природного и культурного, а эта грань наиболее резко прочерчивается в бессознательных структурах, которые удобнее всего исследовать на таких проявлениях, как колдовство, сумасшествие, народный праздник, фольклор.

Наконец, в рассматриваемом трехтомнике уделяется много места вопросам метода. Современный историк, заявляют его составители, перестал быть "мастером на все руки", который брался рассуждать обо всем с высоты неопределенности и универсальности своего предмета — истории. Теперь он должен сказать, что именно он ищет, какие материалы имеют отношение к данному вопросу. Он должен четко сформулировать свои гипотезы, полученные результаты, методы, доказательства и сомнения. Словом, история отказывается от импрессионизма в пользу строгой статистики, количественных данных. Приверженность измеримым величинам, по мнению Ж. Ле Гоффа и П. Нора, способна в равной мере и обеднить историческую науку, и укрепить ее позиции, обогатить ее.

Трехтомник "Заниматься историей" не относится к разряду "семейных" хроник "Анналов". Это скорее тот общий срез, по которому можно судить о тенденциях, присущих всей современной французской буржуазной историографии, о столкновении в ней различных подходов, оценок, точек зрения о настоящем и будущем исторической науки. Вместе с тем и к истории "Анналов" эта работа имеет непосредственное отношение. После ее прочтения сразу же возникают такие взаимосвязанные вопросы: в какой мере во всей французской буржуазной историографии 70-х годов просматривается та "классическая" концепция "Анналов", которая развивалась по линии М. Блок — Ф. Бродель? Можно ли сказать, что "Анналы" 70-х годов обладают какой-то цельной доктриной, которая выделяет их как школу или как специфическое направление в современной буржуазной историографии?

Чтобы ответить на эти вопросы, необходимо хотя бы в общих чертах рассмотреть основные установки и наиболее характерные работы тех историков, которые в настоящее время выступают от имени "Анналов".

2. Квантитативная, или серийная, историография. Ретроспективная клиометрия П.Шоню

В наиболее обобщенном виде основные проблемы теории, предмета и методов современной буржуазной исторической науки представлены в новейшей концепции "квантитативной", или "серийной", истории.

Сначала об этимологии этих терминов. Слово "квантитативный" (количественный) широко используется во французской буржуазной историографии по крайней мере со времени Ф.Симиана. Но вначале им определялись лишь способы обработки количественных исторических данных или же соответствующий тип источников. Примерно с начала 60-х годов в некоторых трудах по экономической истории определение "квантитативный" употребляется уже применительно к истории. "Квантитативная история, цели и методы"—так назвал Ж-Марчевский[47] введение к коллективной работе по истории экономики Франции, состоящей из 12 томов [47]. Определение "квантитативный" приобрело теперь уже иное содержание; квантитативная история это нечто похожее на ретроспективную эконометрику"[48]: на основе современной модели баланса национальной экономики воссоздаются статистические данные, относящиеся к состоянию и функционированию всех отраслей экономики в определенный исторический период по схеме "затраты-выпуск"[49]. Квантитативной история может стать лишь при условии заполнения всех матриц модели баланса национальной экономики. Квантитативная история, по мнению ее сторонников, ограничивает до минимума субъективные суждения историка в процессе исследования исторической реальности; делает предметом исследования не отдельные, изолированные во времени и в пространстве факты и события, а ряды однородных единиц, позволяющие реконструировать связное целое экономической действительности из одинаковых или сравнимых явлений на протяжении длительного периода; и наконец, это не история героев, а история масс. "Квантитативная история,—пишет Ж.Марчевский,—может быть определена как метод экономической истории, который интегрирует все изучаемые факты в систему взаимозависимых расчетов и делает из них выводы в виде квантитативных совокупностей, определяемых полностью и исключительно данными этой системы расчетов"[49]. По мнению таких видных сторонников квантитативной истории, как П.Шоню и Ф.Фюре, экономическая история не может быть в подлинном смысле этого слова квантитативной, поскольку вся историческая реальность не сводится к экономике; возможности основанной на статистических данных истории ограничены хронологически XIX—XX вв., а географически-лишь Европой и Северной Америкой, поскольку до этого времени и в других районах статистики в национальном масштабе не существовало. Вместе с тем они отмечают, что значение экономической квантитативной истории не ограничивается возможностями исследования определенной сферы исторической реальности; она в то же время представляет собой совокупность методов, свойственный ей подход к изучению прошлого [50].

В более широком смысле определение "квантитативный" применяется к исследованию всей совокупности явлений экономической, социальной и духовной жизни на любом историческом отрезке времени. В этом случае, разумеется, уже не может быть речи об абсолютной квантификации в соответствии с требованиями Ж. Марчевского к исследованию национальной экономики, поскольку историк не располагает необходимыми данными для количественного выражения действительности во всех ее проявлениях. Однако и при историческом анализе оказывается возможным и необходимым отдавать предпочтение не изолированным фактам, а однородным элементам, поддающимся интеграции во временные серии. Отсюда - "серийная история", претендующая на определенную концептуализацию прошлого, при которой учитывается и такой специфический объект исторического исследования, каковым является время, т. е. диахроническое измерение явлений. Эта концептуализация "предполагает определение значимости любого исторического факта лишь во временных сериях однородных и сравнимых единиц и измерение его эволюции равными, как правило ежегодными, промежутками времени. В настоящее время во французской исторической литературе термины "квантитативный" и "серийный" употребляются во всех трех рассмотренных значениях, но применительно к историографии в целом, как правило, в третьем значении.