Бомаск - Роже Вайян

Обе девочки в одном возрасте в один и тот же год поступили в один и тот же цех и все время работали на соседних станках. Но домой они уже все чаще и чаще возвращались порознь: то одну, то другую поджидал у ворот фабрики какой-нибудь паренек. В обеденный перерыв они рассказывали друг другу свои романы. Маргарита то и дело меняла поклонников: она была влюбчива. А Пьеретта в шестнадцать лет привязалась к Люсьену и через два года вышла за него замуж. Она не одобряла легкомыслия Маргариты; ревнивые поклонники Маргариты досаждали Пьеретте своими жалобами и просьбами, и она жалела их от всего сердца. Маргарите в свою очередь не нравилось, что Пьеретта встречается с Люсьеном, поскольку она заметила, что Люсьен брал у Пьеретты взаймы деньги и водил ее на эти деньги в кино или на танцы. Однако каждая боялась причинить подруге боль и не хотела открыто выражать свое неодобрение. Но постепенно интимные излияния стали все реже, а когда Пьеретта вышла замуж, и вовсе прекратились.

Целую неделю после бегства Люсьена (его разоблачила в профсоюзной секции как шпика сама Пьеретта) Маргарита каждый вечер ходила домой вместе с подругой. Говорила она только о своих личных делах — уже тогда она мечтала уехать из Клюзо и все свои надежды возлагала на инженера Таллаграна, организатора баскетбольной команды, который возил ее на своей машине по окрестным кабачкам. Но все эти полупризнания Маргариты имели одну-единственную цель — быть вместе с Пьереттой, выказать свое молчаливое одобрение подруге, так решительно порвавшей с Люсьеном.

Однако по прошествии некоторого времени они почти совсем перестали встречаться. Пьеретта все больше сил и времени отдавала профсоюзной и партийной работе. Маргарита в целом вполне одобряла деятельность Пьеретты, но ей уже не хотелось посвящать в свои дела подругу, отказавшуюся от личной жизни.

Пьеретта с каким-то даже упорством держалась за свое одиночество, никто не мог назвать ее любовника; она сумела избежать общей участи, но в глазах своих подружек по фабрике и своих соседей по поселку, равно как и в глазах самой Маргариты, стала немного чужой. Никто не сказал о ней худого слова. Все дружно признавали, что Пьеретта делает важное дело, защищая общие интересы, но то обстоятельство, что она посвятила этой задаче всю свою жизнь без остатка, казалось просто непостижимым. Когда, возвращаясь из кино, молодые работницы замечали в ее окнах свет, кто-нибудь непременно говорил: «Опять Пьеретта сидит за своими профсоюзными делами». И если рабочий постарше уточнял — «нашими делами», никто не спорил, все соглашались, что это именно так и есть, но потихоньку пожимали плечами, считая про себя непрошеного наставника сухарем.

На выборах в фабричный комитет или в Объединение профсоюзов все по-прежнему единодушно голосовали за Пьеретту, но никому и в голову не приходило оповестить ее, когда рожала соседка или умирал сосед. Постепенно ей перестали рассказывать о побоях, полученных от пьяного мужа, о слезах, которые были пролиты, когда ушел любимый человек. Если по соседству заболевала какая-нибудь женщина или ребенок, никто не решался попросить Пьеретту помочь по хозяйству, сварить обед или постирать. Поэтому, когда Пьеретта случайно узнавала о каком-нибудь печальном происшествии и считала, что обязана помочь, она являлась сама, по собственному почину.

Но в понедельник, после того как весь Клюзо увидел Пьеретту Амабль направлявшуюся на рынок в сопровождении Красавчика, который нес сумку для провизии, Маргарита при выходе с фабрики подхватила Пьеретту под ручку. Поболтав несколько минут о каких-то пустяках, она вдруг сказала:

— Знаешь, Пьеретта, моя тетка, помнишь, та, которая уехала в Париж, оставила мне массу барахла, разных там кастрюль, тарелок и прочего, ну, как бы мне в приданое, когда я буду замуж выходить. Но когда-то я еще соберусь… Мама велела тебе сказать, что если что-нибудь нужно, ты бери…

Так Пьеретта узнала, что Маргарита и весь поселок одобряют ее за то, что она поселилась с Красавчиком «по-семейному».

А затем последовали и другие доказательства.

— Здравствуй, Пьеретта, — поздоровался какой-то мальчуган, когда Пьеретта вышла из дому под руку с Красавчиком.

— Надо сказать: «Здравствуйте, тетя и дядя», — поправила его мать, глядя на молодую чету с приветливой улыбкой.

В другой раз Маргарита тоже шла с Пьереттой до самого поселка и, уже прощаясь, спросила:

— А ты его любишь?

— Да, — серьезно ответила Пьеретта.

— Он как будто хороший, — заявила Маргарита.

Она нежно поцеловала подружку и, уже уходя, добавила своим обычным тоном:

— И потом, красивый мужчина.

Кое-кто из соседок сокрушался: «Жаль все-таки, что макаронщик». Но никто не передал этих слов Пьеретте. Вскоре, впрочем, это досадное обстоятельство забылось, и причиной тому была полуласковая, полунасмешливая улыбка, игравшая где-то в уголках глаз нового соседа, а также его готовность оказать услугу любому.

2

Я уехал из Гранж-о-Вана в конце апреля и вернулся туда только в сентябре. Но как-то я заехал в Клюзо, чтобы собрать материал для серии статей о фабрике.

Само собой разумеется, я зашел к Пьеретте Амабль. Мне открыл Красавчик. Пьеретта, Миньо и Кювро работали в соседней комнате. Не успели мы сесть, как Красавчик крикнул Пьеретте:

— Принеси-ка бутылку вина для нашего друга.

Сказано это было ласково, но все же тоном приказания, так, чтоб дать мне почувствовать: «Пьеретта моя жена. А хозяин в доме я». Я так и понял.

Пьеретта тут же поднялась с места. Она накрыла стол скатертью и расставила стаканы. Потом принесла бутылку. Красавчик откупорил бутылку и разлил вино в стаканы. Словом, все, как полагается в семейном доме. А вот скатерть была явным новшеством в жизни Пьеретты.

На подоконнике стоял горшок с геранью, а на стене висели две хромолитографии, обе изображающие Лигурийский берег. Тоже новость.

На этот раз мы ни словом не обмолвились ни о Филиппе Летурно, ни об Эмили Прива-Любас, ни о Натали Эмполи. Только потом я узнал о событиях, которые произошли в конце мая и начале июня. Но зато уже через несколько минут я был в курсе борьбы, начатой ВКТ и коммунистической партией против «Рационализаторской операции», подготовляемой АПТО в Сотенном цехе.

Борьба начиналась при неблагоприятных обстоятельствах. Ни одного рабочего еще не уволили. Зато рабочие, выделенные для «Рационализаторской операции», «РО», как ее называли, стали даже пользоваться кое-какими преимуществами. Было совершенно очевидно, что АПТО, идя на эту операцию, готово понести известные убытки. Как в таких условиях убедить людей, что тут кроется ловушка?

Миньо изучил и подытожил все материалы о росте производительности труда в условиях капитализма. Старик Кювро привел примеры из своего личного опыта. Пьеретта Амабль написала в конфедерацию профсоюзов и запросила сведения о передвижной выставке американских профсоюзов, прибытие которой приурочивалось, как стало известно, к открытию цеха «РО», а также просила сообщить, как отнеслись к выставке рабочие других текстильных предприятий. Все это была лишь подготовительная работа, и велась она, как мне показалось, довольно вяло.

— За нами никто не пойдет, — сказала Пьеретта.

Было очень жарко. Пьеретта расстегнула верхнюю пуговицу блузки. Крупная капля пота медленно ползла по ее щеке. Вид у Пьеретты был утомленный.

— Условия для выступления неподходящие, — уточнил Кювро. — Надо подождать, пусть сначала созреет возмущение…

— Вам не хватает доверия к массам, — возразил Миньо.

Красавчик сидел в плетеном кресле, закинув ногу на ногу, и курил одну за другой свои любимые сигареты.

— Не надо никогда подгонять ребят, — сказал он. — Они только тогда хорошо действуют, когда поймут, что к чему. Вот, например, в сорок шестом году на «Ансальдо»…

— Если они не поняли до сих пор, — перебил Миньо, — значит, вы плохо им объяснили.

— Говоришь ты, словно газету читаешь, — сказал Красавчик.

Пьеретта поднялась и стала возиться у газовой плиты.

— Пойдем, — сказал старик Кювро. — Пусть люди спокойно поужинают.

Но Красавчик ни за что не пожелал меня отпустить. Миньо и старик Кювро ушли.

Когда за ними захлопнулась дверь, Пьеретта снова повеселела. Она сообщила нам о последнем приключении Маргариты — рассказывала она забавно и чуть-чуть зло: впервые я слышал, как Пьеретта сплетничает.

— Маргарита тебе не подруга, — вдруг заявил Красавчик.

Я ждал, что Пьеретта рассердится, но она со смехом сказала:

— Вы послушайте только — говорит, как настоящий муж.

Ужин получился почти роскошный — без вечных консервов и яичницы: был суп и картошка по-савойски. Пьеретта еще до моего прихода поставила ее в духовку «томиться», обваляв предварительно в сухарях.