Элли и арфист - Прайор Хейзел

Элли вместе со мной на маленькой кухне. Она готовит карри с овощами и учит меня, как правильно добавлять имбирь, чеснок, лимонный сок и прочее. Я узнаю все о тмине и кориандре. Она всегда говорила, что разнообразие – это изюминка жизни, это как приправа, и я начинаю думать, что она права. В холодные дни специи согревают нас изнутри.

Белые ленты снега устилают землю и подчеркивают каждый сучок и каждую веточку деревьев, а вдоль крыши сарая, как зубы крокодила, торчат ряды сосулек. По краям дорожки лежат сугробы, высокие и рыхлые. Под ногами тоже глубокий снег. Мне придется достать лопату и откопать нас, когда мы соберемся в Майнхед или Порлок за продуктами.

Когда Эд вошел в субботу в амбар, он был очень взволнован. Он любит снег. Как только мы приехали, он бросился в него, стал собирать его огромными пригоршнями и, подпрыгивая, подбрасывать его в воздух. А когда из дома вышла Элли, он стал кидаться снегом в нее, и она не возражала. Она зачерпнула снег и швырнула снежком в него. Это была их первая встреча. Я был рад, что все шло так хорошо.

После этого мы сравнили наши следы.

– Твои самые большие, – отметил Эд, впечатывая свою маленькую ножку в кроссовках в мой зигзагообразный отпечаток. – Потом идет след Элли, – продолжил он, переходя к ее более узкому и ровному отпечатку. У нее нет с собой толстых сапог с нескользящей подошвой, потому что она оставила их дома и не хочет за ними возвращаться. Ее ноги мерзнут в ее непрактичной обуви, и она то и дело поскальзывается. Нам с Эдом приходится поддерживать ее с обеих сторон, чтобы она не падала. – А мои следы самые маленькие, – и Эд наглядно продемонстрировал этот факт, бегая вокруг нас и оставляя множество следов.

Затем Эд велел нам повернуться лицом к сараю и считать до ста, пока он прячется, а досчитав до ста, мы должны пойти по его следам и посмотреть, сможем ли мы его найти. Мы с Элли повиновались. Мы поспешили по его следам в белое поле, прошли вдоль ручья и вверх по берегу, через полуразрушенную каменную стену, а затем в лес. Мы искали его под развесистыми ветвями старых дубов и буков.

– Где же наш Эд? – громко спрашивали мы.

Затем раздалось внезапное «Бу!», и он выскочил на нас из-за ствола дерева. От ужаса я рухнул на землю. Эд захохотал, как пьяная гиена. Его смех настолько заразителен, что Элли тоже рассмеялась. По-моему, это было хорошо.

Нет ничего, что Эд любил бы больше, чем выпрыгивать и кричать «бу!». Я начинаю привыкать к его взрывной активности. Похоже, это главная особенность жизни маленького мальчика.

В тот же день мы слепили снеговиков. В саду мы установили снежного Дэна, снежного Эда и снежную Элли. А еще мы слепили снежного Финеса.

– Нам нужна морковка. У тебя есть морковка, папа? – спросил Эд. К счастью, морковка у меня была. Мы сделали себе морковные носы, а Финесу – морковный клюв.

– Нам нужны кусочки угля. У тебя есть уголь?

Угля у меня не было, но Эд проявил находчивость и нашел несколько темных камешков. Мы аккуратно вставили в лица глаза.

– Из чего сделаем рты? – не унимался он. – Из веточек?

Я поаплодировал его идее и сказал, что если в Эксмуре и есть что-то, в чем мы никогда не испытываем недостатка, так это в ветках.

– Пойду поищу, – объявил Эд и ушел, а через минуту вернулся с тремя ветками. Самую кривую он воткнул в лицо снежного Дэна, заставив его улыбаться. Вторую по изогнутости он положил на снег, она предназначалась Эду. А вот к снежной Элли он приложил перевернутую ветку, так что она выглядела грустной. Я посмотрел на снежную Элли, посмотрел на настоящую Элли и увидел, что Эд все сделал правильно.

Затем Элли сказала, что хотела бы сфотографировать снежных персонажей, но не может, поскольку у нее нет с собой фотоаппарата. Затем она замолчала.

В последнее время Элли часто молчит. Я это заметил. Впрочем, я не возражаю, и Эд тоже не возражает.

Позже в субботу к нам присоединилась моя сестра Джо. Она привезла Эду вязаные перчатки и шоколадные конфеты в форме поездов. Она сказала, что теперь у нее появилась прекрасная возможность стать тетей. Она погладила Эда по голове и воскликнула, какой он классный. Она похлопала Элли по руке и сказала, что она держится молодцом, учитывая обстоятельства.

Эд любит поговорить. Эд все время разговаривал – с нами, с самим собой или с Финесом.

– Ты крутой! – сказал он Финесу. Финес был явно рад это услышать.

– Ты мегакрутой. – Финес стал выглядеть еще более довольным.

– Ты самый крутой фазан на свете!

Финес так этому обрадовался, что схватил клювом одну из пуговиц на рубашке Эда и оторвал ее.

Меня Эд засыпал вопросами. Я старался дать ответ на все.

– Папа, расскажи мне о твоем папе. Какой он был?

Я сказал, что мой отец был большим и добрым.

– Насколько большим?

Я показал ему рост моего отца на двери сарая.

Вытянув руки, Эд измерил расстояние между этой отметкой и своим ростом, оно оказалось весьма значительным.

– А насколько добрым?

Я объяснил, что мой отец был таким добрым, что останавливал машину, если дорогу переползала гусеница. Хотя моей маме это не нравилось. Он останавливал автомобиль, выходил из него, поднимал гусеницу и аккуратно опускал ее на лист на обочине, где она была в безопасности.

Эд кивнул.

– Он гораздо добрее, чем мой другой дедушка, – сообщил он, имея в виду отца Косули. – Дедушка не любит останавливаться даже из-за школьников на переходе.

Он взял палку, которую принес домой с прогулки, и принялся ею размахивать.

– А твоя мама? Она тоже была большой и доброй?

Я ответил, что нет, она была совсем не такой. Я добавил, что она была маленького роста, и показал это на двери сарая. Эта отметина оказалась немного ближе к росту Эда. Я сказал, что не могу назвать ее ласковой. Она всегда была слишком занята тем, чтобы говорить мне, что я должен делать, а что нет.

Эд сказал:

– Моя мама ничего не говорит мне, что я должен делать, а что не должен. Она оставляет это все моей бабуле.

Вечером мы сидели вместе у камина, и Элли читала нам отрывки из Винни-Пуха, что-то из Льюиса Кэрролла – то есть из книг, которые я сохранил с детства. Элли хорошо читает. Эд был очарован.

Мой друг Томас также был представлен Эду. Томас зовет его обезьянкой. Томас задерживается у нас почти каждое утро. Ему нравится говорить с Элли о погоде.

Странно, что в амбаре одновременно находится столько людей. Моя жизнь развивается во всевозможных новых направлениях, как орешник, который дает новые ростки после обрезки.

Будние дни у нас самые спокойные. Я делаю арфы. Элли сидит, завернувшись в плед, читает или смотрит на огонь. Иногда она выходит на улицу и бродит там в одиночестве, а иногда идет на прогулку со мной, и я показываю ей все, что люблю: замерзшие лужи, обледенелые верхушки сосен, а также сверкающие конструкции, которые образовались над ручьем, как органные трубы. Она смотрит на все это и держится за меня, чтобы не упасть.

Но что-то не так. Совсем не так. Я бы очень хотел это исправить, но не знаю как. Я понятия не имею, что полагается делать мужчине в подобных обстоятельствах. Я сделан из другого теста.

По вечерам Элли играет на арфе, но сплошь грустные мелодии. Я прислушиваюсь, и эти звуки проникают вглубь меня, задевая за живое. Временами я жалею, что вообще дал ей арфу, потому что она, похоже, вызывает у нее боль, но временами мне кажется, что музыка для Элли – это бальзам, который эту самую боль исцеляет.

40

Элли

Дэн занят изготовлением новой арфы. Я выхожу на улицу. Еще не поздно, но сумерки уже опустились и скрыли часть окружающего амбар пейзажа. Перед зданием я различаю Финеса, который клюет что-то на дорожке. Я возвращаюсь в дом, беру немного птичьего корма, присаживаюсь на корточки и протягиваю ему семена. Он бежит ко мне.