Письма - Винсент Ван Гог

оттенка на фоне глубокого синего неба, написанного чистым кобальтом. Витражные окна – ультрамариновые пятна, крыша фиолетовая и частично оранжевая. На переднем плане цветущие растения и песок, сияющий розовыми бликами под лучами солнца. Это снова почти то же самое, что этюды, сделанные в Нюэнене, со старой башней и кладбищем, но цвет здесь более экспрессивный и насыщенный.

Что больше всего меня волнует в моем ремесле – значительно больше, чем все остальное, – так это портрет, современный портрет.

Я исследую его через цвет и, конечно, не одинок в работе над портретом таким способом. Мне хотелось бы – как видишь, я не утверждаю, что могу сделать все это, но в том моя цель, – писать портреты так, чтобы спустя столетие люди смотрели на них как на явление. Пренебрегая фотографическим сходством, выражая эмоции, используя современные знания и чувство цвета, можно выразить характер человека и возвеличить его личность. На портрете я показал доктора Гаше с выжженным солнцем лицом цвета перегретого в печи кирпича, рыжими волосами, в белой кепке на фоне пейзажа с синими холмами. Его одежда ультрамаринового цвета, и благодаря этому его лицо выдается вперед и кажется бледнее, несмотря на кирпичный цвет; его руки с тонкими пальцами, руки акушера, еще бледнее, чем лицо.

Перед доктором красный садовый столик с несколькими желтыми книгами и темно-пурпурным цветком наперстянки. Мой автопортрет очень похож на портрет доктора: тот же самый прекрасный синий, какой можно увидеть только на юге, и одежда ярко-лилового цвета. На портрете арлезианки я написал фигуру в нейтральном, матово-телесном тоне, глаза ее спокойные и очень простые, одежда черная, фон розовый; женщина сидит облокотившись о стол, накрытый зеленой скатертью, на котором лежит зеленая книга. На другом варианте этого портрета женщина в розовом платье на бело-желтом фоне, передняя часть ее корсажа из белого муслина, переходящего в зеленый. И посреди этой яркой палитры черными пятнами – ее волосы, брови и глаза.

17 июня 1890

642

Только что закончил пейзаж с оливковой рощей. В настоящее время у меня в работе два этюда, один из них – букет из разных диких растений – красного чертополоха, желтых колосьев и самых разных зеленых листьев.

Второй этюд с белым домиком среди зелени и звездой в ночном небе; оранжевый свет, падающий на окно, черные растения и нота розового. И это пока все. У меня возникла идея написать картину большего формата – дом Добиньи[8] с садом, небольшой этюд которого я уже сделал.

Июнь 1890

Гогену 643

Я все еще работаю над кипарисами, и последний вариант – ночное небо с блеклой луной, вернее, тонким полумесяцем, едва выглядывающим из густой тени, отбрасываемой землей, и звезда, если угодно, преувеличенно ярко сияющая нежно-розовым и зеленым на ультрамариновом небе, по которому плывут облака. Внизу – дорога, очерченная высокими желтыми камышами, за нею виднеются предгорья Альп, старый постоялый двор с окнами, освещаемыми оранжевым, и очень высокий кипарис, очень прямой и очень мрачный.

На дороге – желтая повозка с белой лошадью и две фигуры путников. Очень романтично и так характерно для Прованса.

Вот идея, которая, возможно, вам понравится; сейчас пытаюсь сделать несколько этюдов пшеничного поля – хотя не могу нарисовать их – ничего, кроме голубых и зеленых колосьев, листья которых похожи на длинные зеленые ленты, сверкающих на солнце розовым, но уже слегка желтеющих, окаймленных бледно-розовыми запыленными цветами, это вьюнки обвивают стебель.

После этого я хотел бы написать несколько портретов на очень ярком и спокойном фоне. Различные оттенки зеленого, но равной ценности, которые сливаются в единое целое, и вибрации этого будут вызывать мысли о тихом шуме, который издают колышущиеся при легком ветерке хлеба. Передать такие сочетания цвета и оттенков – задача не из легких.

24 июня 1890

644

Холсты оттуда уже прибыли; «Ирисы» хорошо просохли, и, надеюсь, ты найдешь что-то в них. Вместе с ними еще розы, пшеничное поле, небольшой холст с горами и кипарис со звездой.

На этой неделе написал портрет девушки, которой шестнадцать или что-то около этого, в голубом на голубом фоне, дочери хозяев, у которых я снимаю комнату. Я подарил ей этот портрет, а для тебя сделал копию на холсте размером в 15.

Также у меня есть полотно шириной в метр и высотой в пятьдесят сантиметров с пшеничным полем; и парное к нему: роща с лиловыми стволами тополей и травой под ними, усеянной цветами, – розовыми, желтыми, белыми и различными зелеными. Вот вечерний пейзаж: два грушевых дерева, полностью черных, на фоне желтого неба, и пшеница, на фиолетовом фоне – домик, утопающий в темной зелени.

645

Вчера и за день до этого я писал портрет мадемуазель Гаше за пианино, который, надеюсь, ты вскоре увидишь. Платье розовое, стена на заднем плане зеленая с оранжевыми пятнами, ковер красный с зелеными пятнами, пианино темно-фиолетовое. Холст метр на пятьдесят сантиметров.

Я с наслаждением писал эту фигуру, хотя это было трудно. Доктор Гаше обещал, что уговорит дочь попозировать снова за небольшим органом. Я сделаю точно такой же для тебя. Я заметил, что это полотно отлично сочетается с пшеничным полем горизонтального формата. Одно из них вертикальное и розовое, другое – бледно-зеленое и желто-зеленое, которые являются дополнительными к розовому. Однако мы пока еще далеки от людей, которые понимают, что между двумя частичками природы существуют связи, когда эти частички объясняют и подчеркивают друг друга.

Но есть и те, кто определенно чувствует такие соотношения, и это уже кое-что. Хорошо, что одежда современных людей являет собой приятные сочетания очаровательных, светлых тонов; если бы люди соглашались позировать художникам, которые пишут портреты, это было бы не менее прекрасно, чем в какой-либо период в прошлом.

10 июля 1890

Брату и сестре 649

Итак; как только я вернулся сюда, снова начал работать – хотя кисть подчас выскальзывала из моих рук, но знаю, чего я хочу добиться, и с тех пор написал три больших полотна.

На них я показал широкое пространство пшеничного поля с розовым небом, у меня возникли некоторые сложности с тем, что я хотел выразить этой картиной – чувство точки и предельного одиночества. Вскоре, я надеюсь, вы увидите их – так как я надеюсь привезти их в Париж как можно скорее, потому что мне верится, что, рассмотрев эти полотна, вы поймете то, что я не могу выразить словами, а также то, что природа по-прежнему наполняет меня здоровьем и жизненными силами.

Третий холст – сад Добиньи, картина, которая все время