Письма - Винсент Ван Гог

силе здешнего солнца, но у нас дома поля несоизмеримо более тщательно возделаны, более равномерно, чем здесь, где местами встречается каменистая почва, на которой мало что приживается. Здесь много красивейших полей с оливковыми деревьями, серебристо-серо-зелеными, напоминающими наши подстриженные ивы. И это синее бескрайнее небо, на которое никогда не наскучит смотреть!

Здесь ты не найдешь гречиху и рапс, и в целом нет такого разнообразия агрокультур, как в Голландии. Мне бы очень хотелось написать поля цветущей гречихи или льна, но, скорее всего, такая возможность у меня появится позднее, когда я приеду в Нормандию или Бретань. Таких домов и сараев с крышами, покрытыми мхом, ты не найдешь больше нигде; что-то подобное есть у нас дома, но нет этих дубовых рощ, изгородей из бука с красно-коричневыми листьями и беловатыми стволами, переплетенными друг с другом. Нет настоящего вереска и таких берез, как у нас, в Нюэнене.

Однако что поистине прекрасно на юге, так это виноградники, они растут на равнине и на холмах. Я внимательно изучил их и отправил тебе картину с пурпурными, ярко-красными, желтыми, зелеными и фиолетовыми виноградниками, которые похожи на дикий виноград, растущий у нас, в Голландии. Я люблю рассматривать виноградники точно так же, как и пшеничное поле. Холмы, покрытые тимьяном и душистыми травами, здесь прекрасны, а благодаря особой чистоте воздуха с холмов отчетливее, не как у нас дома, видно то, что расположено вдалеке.

603

Во всяком случае я не могу не получать удовольствия от работы над моими картинами. Сейчас у меня в работе полотно с луной, восходящей над тем же самым полем, набросок которого я выслал в письме Гогену, но со скирдами. Глухая желтая охра, фиолетовый. Во всяком случае, тебе нужно его будет пристально рассмотреть в течение какого-то времени. Я также работаю и над новой картиной – на ней изобразил плющ.

3 или 4 сентября 1889

602

Вчера я начал снова немного работать – над тем, что вижу из окна моей комнаты: желтые поля со жнивьем, контраст между фиолетовым цветом вспаханной земли и полоской желтого поля со сжатой пшеницей, на заднем плане – холмы.

5 или 6 сентября 1889

604

Работаю над двумя автопортретами, потому как иной модели у меня нет; а наступил такой момент, когда мне снова страстно захотелось писать фигуры. Один из них я начал писать в тот день, когда первый раз встал с постели. На нем я худ и бледен, как дьявол. Я написал его в темных, фиолетово-голубых тонах, голова беловатая с желтыми волосами создает контраст; это колористический этюд.

Но после этого я начал писать трехчетвертной автопортрет на светлом фоне.

И еще я поправляю этюды, написанные этим летом – фактически я работаю с утра до вечера.

Пишу тебе по частям в перерывах между работой – когда вдруг начинаю чувствовать усталость от занятий живописью. Работа идет вполне хорошо – я бьюсь над одним полотном, которое начал за несколько дней до того, как заболел, это – «Жнец». Этюд полностью желтый, краски наложены ужасно густо, но сюжет прекрасен и прост. Я вижу в жнеце – в этой таинственной фигуре, похожей на дьявола, который сражается под палящим солнцем, чтобы выполнить свою работу до конца – я вижу в нем образ Смерти, если человечество рассматривать как хлеб, который ему предстоит сжать. «Жнец», если угодно, является противоположностью «Сеятелю», которого я пробовал написать раньше. Но в этой смерти нет ничего печального – все это происходит под ярким солнцем, изливающим на все сущее свет лучей великолепного, золотого цвета.

Наконец «Жнец» завершен. Думаю, это будет одна из тех картин, которые ты будешь хранить у себя дома. Это образ смерти, каким его нам являет великая книга природы. Но то, что я искал, это «почти улыбающееся» качество. Она вся желтая, за исключением фиолетовой линии холмов, бледная, светло-желтая. Мне кажется это странным, ведь я увидел это сквозь железные решетки на окне моей комнаты.

7 или 8 сентября 1889

605

Не стану скрывать от тебя то, что сейчас я ем с аппетитом только потому, что страшно хочу увидеть снова моих друзей и еще раз взглянуть на северные пейзажи.

Моя работа продвигается хорошо. Сейчас я открываю для себя то, что тщетно искал долгие годы, когда я осознал это, мне пришли на память слова Делакруа – ты знаешь их – о том, что он открыл для себя живопись лишь тогда, когда его стала мучить одышка и он потерял все свои зубы.

Во всяком случае, не волнуйся за меня – работа моя идет хорошо, и я не могу передать тебе, какой душевный трепет испытываю подчас, когда рассказываю тебе, что я собираюсь сделать – будь то пшеничное поле или что-либо другое. Я закончил портрет надзирателя и сделал копию для тебя. Он выступает контрастом к моему автопортрету. Между этим портретом и тем, который я писал с себя, поразительный контраст: в моем облике присутствует нечто таинственное, словно подернутое дымкой, а в надзирателе ощущается что-то воинственное, и черные, маленькие, живые глаза.

Я подарил ему этот портрет и напишу также его жену, если она захочет мне попозировать. Она принадлежит к типу рано поблекших женщин: несчастное, безропотное существо и настолько незаметное, что я испытываю страстное желание написать эту травинку. Я несколько раз разговаривал с ней, когда писал оливы, растущие за их домом, и она сказала мне, что не думает, что я болен – безусловно, ты бы сказал то же самое прямо сейчас, если бы увидел меня работающим, мое сознание ясное, а рука настолько уверенна, что я нарисовал «Положение во гроб» Делакруа без каких бы то ни было измерений, хотя на переднем плане четыре руки и кисти – жесты и позы, которые не так-то просто передать.

19 сентября 1889

607

Сегодня посылаю мой автопортрет; тебе нужно будет всмотреться в него на протяжении какого-то времени – ты увидишь, надеюсь, что лицо мое стало спокойнее, хотя взгляд еще более затуманен, чем раньше. У меня есть еще один автопортрет, который я пытался сделать, когда болел, но думаю, первый тебе понравится больше, я старался сделать его предельно простым. Покажи его папаше Писсарро, когда увидишь его.

Большое спасибо за присланные холсты и краски, в ответ отправляю тебе [несколько полотен].

Мне лично нравится «Вход в каменоломню» (я написал ее тогда, когда почувствовал приближение приступа), потому что, на мой вкус, темно-зеленый превосходно сочетается с желтой охрой. В этом есть что-то печальное, хотя здоровое,