Слепой цирюльник - Джон Диксон Карр

приготовленный по особому рецепту. Она не понимала, как только Моргану пришло в голову, что несчастный мальчик сможет там есть. И сказала, что он жестокий, черствый гад, если вообще способен подумать такое, а затем разрыдалась еще пуще. После столь сокрушительной отповеди, единственное, что оставалось Моргану, – как можно быстрее тащить ее в бар и отпаивать чем покрепче.

И не успели они войти в бар, как ее слезы высохли, потому что обнаружилась новая причина для тревог.

Расположенный на корме, на палубе В, бар (оригинально именовавшийся курительной) представлял собой просторный зал, отделанный дубовыми панелями, который смахивал на собор, только пропитанный табачным дымом и алкогольными испарениями. Здесь в уютных нишах стояли столы и глубокие кожаные кресла, а с расписанного пасторальными сценами потолка свисали плоские электрические вентиляторы. За исключением одного-единственного посетителя, стоявшего у барной стойки спиной к ним, в зале не было ни души. Солнечный свет лился потоком в разноцветные витражные окна, мягко растекаясь по полу, и соборную тишину нарушало только мирное поскрипывание деревянных панелей да сонное бормотанье кильватерной струи.

Пегги увидела этого одинокого посетителя и окаменела. После чего начала подкрадываться к нему. Посетитель был невысокий, плотно сбитый мужчина с венчиком черных волос вокруг лысины и с руками и плечами тяжелоатлета. Он как раз подносил к губам свой стакан, когда его остановила как будто некая телепатическая сила. Однако не успел он обернуться, как Пегги набросилась на него.

– Ах! – театрально воскликнула она. Она выдержала паузу. Затем отступила на шаг, словно не веря собственным глазам. – Tiens, mon oncle! Qu’est-ce que je vois? Ah, mon Dieu, qu’est-ce que je vois, alors?[34]

Она скрестила руки на груди.

Здоровяк виновато вздрогнул. Развернулся на месте и поглядел на нее поверх очков. У него было красноватое лицо, крупный рот и невероятных размеров, подернутые сединой усы, подкрученные на концах. Морган отметил, что стоило Пегги перейти на галльское наречие, как и жесты сделались соответствующими. Она превратилась в водоворот стрекочущих слогов. Она с жаром размахивала руками прямо перед носом у своего собеседника.

– Eh, bien, eh bien! Encore tu bois! Toujours tu bois! Ah, zut, alors! – резко продолжала она. – Tu m’a donné votre parole d’honneur, comme un soldat de la France! Et qu’est-ce que je trouve? Un soldat de la France, hein! Non! – Она грозно нависала над ним. – Je te vois en buvant le GIN![35]

Это, несомненно, был дядя Жюль, ускользнувший из каюты с похвальной целью пропустить наскоро рюмашку, пока не застукала племянница. Судорога исказила его лицо. Вздернув могучие плечи, он развел руками, словно невыразимо страдая.

– Mais, chérie! – протестующе взвыл он, словно туманная сирена. – Mais, ché-é-riii-e! C’est un très, très, très petit verre, tu sais! Regards-toi, cherié! Regards! C’est une pauvre, misérable boule, tu sais. Je suis enrhumé, chérie, – он гулко закашлялся, прижимая руку к груди, – et ce soir…[36]

– Tu parles! Toi, – провозгласила она, нацелив на него палец и размеренно выговаривая, – toi, je t’appelle dégoutant![37]

Похоже, эти слова сразили дядюшку Жюля, который снова впал в мрачное состояние духа. Ему представили Моргана, и он поплелся за ними к столу, когда Морган заказал два двойных виски и молоко с содовой. Тщетно взывал к ним дядя Жюль. Он пожаловался, что никогда в жизни так ужасно не простужался, он чудовищно кашлял в подтверждение своих слов, сказав, что, если не предпринять что-то, к пяти вечера он, вероятно, вовсе лишится голоса. Пегги предсказуемо возражала. Она также привела несколько примеров из длинного списка прежних прегрешений дядюшки Жюля, включая и тот раз в Буффало, когда его привезли обратно в отель на угольной тачке.

Впрочем, он несколько воспрянул духом, описывая приготовления к вечернему представлению. Приготовления прошли, сказал он, по высшему разряду. Ему предоставили три ручные тележки, чтобы перевезти пятьдесят восемь марионеток (они путешествовали в отдельной каюте, смежной с его, хотя у них, вот счастливцы, нет морской болезни), а заодно и всю многочисленную машинерию его театра в зал, где готовилось выступление. Три костюма, один, в котором он читает пролог, и еще два, для французского воина и для мавра, отправили утюжить; для музыкального сопровождения будут фортепьяно и скрипка, они разместятся за сценой, потому что под представление отдан настоящий концертный зал. Зал великолепный, расположен на палубе В, но там имеется задняя лестница, соединяющая его с гримеркой на палубе С. Что напомнило ему: пока они с помощником Абдулом осматривали гримерку, им повстречались месье и мадам Перригор.

– Муж и жена, – с воодушевлением продолжал дядюшка Жюль, – совершенно очаровательные, в высшей степени интеллигентные, и их каюта как раз расположена рядом. Послушай, моя дорогая! Это именно месье Перригор написал обо мне все эти восхитительные статьи, которых я не понимаю. Тысяча чертей, но я просто очарован! Да, да, моя дорогая. Мы уже обсудили между собой порядок номеров. Просто прекрасно! А еще мы встретили доктора Кайла, шотландского врача, он прочтет стихи. Отлично! Все готово. Нашими воинами будут два университетских профессора, которые тоже едут этим рейсом, а месье Фуриозо Кампозоцци, фортепьяно, и месье Иван Сливович, скрипка, согласились сопровождать выступление камерной музыкой, понятия не имею, что это такое. Но представь только, моя дорогая, какое торжество интеллекта! А я, я буду на высоте. Я…

– Дорогой дядя, – сказала Пегги, сделав глоток неразбавленного виски, чтобы успокоиться, и тяжко вздохнув, – мне необходимо поговорить с этим месье. Возвращайся к себе в каюту и отдохни. Но услышь меня! Я тебе говорю! Никакой выпивки. Ни глотка! Это понятно?

Месье Фортинбрас заверил, что старый французский солдат скорее перережет себе горло, чем нарушит обещание. Он героическим усилием допил молоко с содовой и заковылял прочь из бара.

– Слушай, Хэнк, – сказала Пегги, переходя с языка Расина на английский. Она в волнении обернулась. – При виде старика я снова вспомнила о деле. Мне необходимо проследить, чтобы он не напился до начала представления, однако это натолкнуло меня на мысль… Тебе же предстоит опросить всех на борту, посмотреть каждому в лицо…

– Ни одного не пропущу, – мрачно заверил Морган, – за исключением тех, кого мы лично знаем. Я хочу взять с собой список пассажиров, еще попрошу у капитана список членов команды и проверю каждого, пусть это займет полдня. Ведь куда проще было скрыть чье-то отсутствие, когда обход совершал старпом. «Ах, что вы, она вовсе не ранена… прощу прощения, ее сейчас нет; ах, она в постели; могу дать вам честное слово…» Пегги, та девушка не испарилась бесследно. Она