Падшие ангелы: демонология средневековой Руси - Дмитрий Игоревич Антонов

В первые десятилетия XVII в. книжники демонизировали самозванца, который сверг Годуновых, захватил Московский трон и правил около года. Они писали, что Лжедмитрий был посланником сатаны, и если бы исполнил задуманное, дал католикам захватить православную страну и установить свой обряд евхаристии – на пресных хлебах, а не «квасных» (с закваской, как пекут просфоры в православных странах), – то начался бы конец света. Об этом я подробно рассказывал в книге, посвященной Смутному времени; здесь нет смысла повторять историю о том, как Лжедмитрий превращался у русских авторов то в колдуна, то в предтечу Антихриста[443]. Я остановлюсь только на одном эпизоде, который наглядно покажет разницу между русской и европейской демонологией XVI–XVII вв.

Этот случай очень важен. Он позволяет не только описать любопытные практики, но и понять, как их воспринимали люди. Увидеть, как могли работать демонические образы в Европе Нового времени – и как не могли на Руси.

Странная затея царя-самозванца показывает, что произошло, когда в Москве не изобразили красками ад, а построили его из бревен; не описали, а театрализованно разыграли действия бесов.

Потешный ад Лжедмитрия

В апреле 1605 г., в разгар войны с самозванцем, в Москве умер царь Борис Годунов. Оставшиеся без правителя войска начали переходить в лагерь недавнего противника. Москвичи убили Федора Годунова, юного сына и наследника Бориса, и торжественно встретили мятежного претендента на трон. Так на престоле оказался человек, называвший себя сыном Ивана Грозного, царевичем Дмитрием. Но настоящий царевич погиб за семь лет до того в Угличе – то ли из-за несчастного случая, то ли в результате убийства. Москвой в 1605–1606 гг. правил единственный в русской истории самозванец, которому удалось овладеть столицей и венчаться на царство.

Псевдо-Дмитрий Иванович довольно скоро подтвердил опасения своих противников. Уже в период борьбы за Москву сторонники Годунова называли его колдуном, еретиком и монахом-расстригой, который «научился» одновременно католичеству и протестантизму – то есть всем западным «ересям». Будто оправдывая их страшные рассказы, новый царь и в своих действиях, и в придворном обиходе начал следовать европейским манерам. На свадьбе Лжедмитрия играл польский оркестр, а невеста царя, полячка Марина Мнишек, носила европейское платье (русский костюм она надевала с большим неудовольствием). Все это шокировало москвичей и подготовило почву для восстания. Но еще больше ужаснула русских некая «демоническая» постройка и связанные с ней игрища, которые устроил правитель. Описывать их начали уже после того, как самозванец был убит, а его детище разрушено.

Многие русские авторы XVII в. упоминали странную «потеху» Лжедмитрия – «ад о трех головах», выстроенный у реки. Некоторые утверждали, что в этой загадочной конструкции сожгли труп самозванца. (По записанной легенде, над телом бывшего царя стали происходить дьявольские знамения, начался неурожай, и тело еретика решили спалить, чтобы очистить землю от скверны).

Анонимный автор «Сказания о Гришке Отрепьеве» (1606) сообщает о некоем «городе» с адскими челюстями, который возвел Лжедмитрий: «…и извлекоша за город на поле на Котел, да и град его, что он замыслил себе на потеху, адовы челюсти, с ним же извлекоша, и на поле его в том граде во адовых челюстех сожгоша огнем»[444]. В житии царевича Димитрия (вероятно, 1606–1607) говорится только о челюстях: «Во адовых челюстех огню предается»[445]. Князь, дипломат и книжник Семен Иванович Шаховской по прозвищу Харя († 1654–1655) утверждал, что самозванец «…сожжен бысть на всполии града во утвари некоей, ея сам той окаянный при животе своем уготова и адом именова его, прообразуя селение свое в нем»[446]. В Проекте Утвержденной грамоты 1613 г. сказано, что Лжедмитрий был сожжен в адском «киотище», а в «Титулярнике» 1672 г. вместо него появляется «адцкий ларь»[447].

Авторы явно не вполне понимают, что представляла собой эта конструкция. Ее называют то «городом», а то «ларцом». Другие вовсе отделываются туманными фразами про «умышление» и «некую утверь».

Но кроме таких лапидарных упоминаний у нас есть более подробные рассказы. Первый из них вошел в текст, который был написан вскоре после убийства самозванца. Неизвестный автор утверждал, что Лжедмитрий соорудил у Москвы-реки «потеху» в виде трехглавого монстра, который «бряцал» медью, разевал пасть и изрыгал огонь:

И сотвори себе в маловременней сей жизни потеху, а в будущый век знамение превечнаго своего домовища, его же в Росийском царстве, ни во иных, кроме подземнаго, никто его на земли виде: ад превелик зело, имеющ у себе три главы. И содела обоюду челюстей его от меди бряцание велие: егда же разверзет челюсти своя, и изовну его яко пламя предстоящим ту является, и велие бряцание исходит из гортани его; зубы же ему имеющу осклабленне, и ногти яко готовы на ухапление, и изо ушию якоже пламяни распалившуся. И постави его проклятый он прямо себе на Москве-реце, себе на обличение…[448]

Еще подробнее описал это мрачное сооружение автор «Сказания о царстве царя Федора Ивановича» (создано либо в 1620-х гг., либо в конце XVII в.)[449] Он тоже упоминал три головы, звуки меди и пламя, добавляя в рассказ еще искры и дым. Кроме того, он утверждал, что у реки была вырыта яма, в нее помещен котел, а сам трехглавый монстр-«ад» располагался сверху. Лжедмитрий не только любовался на преисподнюю, которая ждала его после смерти, но и приказал убивать в ней людей:

Что он возлюбил, то и наследил: тако учинил прямо против своих полат за Москвою-рекою великую пропасть и поставил велик котел съ смолою, прорицая себе будущее место, и над ним учинил три главы медных великих страшных; зубы в них железныя, внутри устроено бряцание и звук, неким ухищрением учиниша аки адовы челюсти зевают, и зубы оклеплены имуще, а кохти, аки серпы вострые готовы на ухапление: а в кое время начнет начнет зевати, из гортани аки пламя пышет, из ноздрей же беспрестанно искры сыплют, из ушей дым непременно исхождаше, изнутри же великий стук и бряцание, и страх великой позирающим на него людям является; и язык велик висящь, по конец же языка глава аспидова, хотяще поглотити. Прорицая окаянный вечное свое жилище со отцем своим дияволом и сатаною, и велми то адское место любляше и всегда на него зряше из окошек полатных своих, чтоб ему получити желаемое им, тма кромешная; и чего возжелал, то и получил. И повеле он, окаянный еретик в него метать православных християн на смерть, кои его проклятую ересь обличают[450].

В этих рассказах «ад» предстает уже не «киотом» или «ларем», а огромным сооружением с неким механизмом, которое позволяет ему открывать челюсти.