Предатель в красном - Эш Хейсс

поникнув, отозвалась вторая девушка. – Ты когда последний раз выходила за пределы города, чтобы восполнить их?

– Год назад, когда отменили занятия на неделю, и мне нечем было заняться.

– Вот именно, – с упреком ответила девушка. – Целый год, а тебе хоть бы что! А я выходила месяца три назад. И с каждым днем все чаще думаю о природе. Ну как можно оставить ее без эфилеанов, скажи мне?

– Как инстинкт свой оставила, так и мысли эти оставь, – нравоучительно выдала первая, попивая коктейль. – Ты что, одна на свете за все реки отвечаешь? Кроме тебя, восполнить будет некому?

– Да ты сама подумай, – не унималась ее подруга. – Если бы только мы вдвоем оставили реки и озера. А сколько нас таких в белом городе? Десятки тысяч. Только представь, какой это ущерб природе. А вдруг он спровоцирует засуху или другие аномалии? Тебе нормально от этого спится? А я вот не могу. Нутро у меня болит. Уже даже к светлым жнецам ходила, а они сказали, что тревогу инстинктов не лечат, чертовы мертвяки.

Вероятно, не я одна подслушала эту укромную беседу, так как после этих слов к девицам, будто невзначай, подошла элементалий земли и аккуратно всучила поникшей девушке пару пилюль со словами:

– Пей их, когда снова прочувствуешь природный зов. Они отвязывают инстинкты на время. Через месяц отпустит. – Голос отдавал печальными нотками, будто она сама боролась с животным нутром таким способом, но не находила возможности поступить по совести.

Студентки обменялись взглядами понимания, а я вдруг задумалась о морали подобных слов, эфилеанском нутре и понятии «я должен», но, встряхнув головой, мгновенно избавилась от подобных мыслей.

Вечер шел своим чередом.

Напитки лились рекой, у столов с закусками элементалиев и волков толпились опьяневшие студенты, а вот закуски ведьмы так никто и не тронул. Я прямо-таки видела обиду той, которая все это наготовила. Сразу прокралось колкое ощущение из прошлого: ведьминское рабство сыграло свою роль. Даже здесь они общались в основном только со своим подвидом.

Не потому, что так хотели.

А потому, что их избегали.

Формально ведьмам ничего не угрожало, никто не высмеивал их напоказ, но я видела взгляды. Видела, как их обходили стороной.

Взгляды, которые эфилеаны пытались скрыть, шепот особо наглых жителей, когда они проходили мимо ведьм, – все это вызывало лишь одно чувство: жалость. Я чувствовала, насколько жалко выглядели ведьмы в глазах жителей. В глазах не только общества белых стен, но всего вида эфилеанов.

Я частенько заходила в ночные заведения в Шоссе. Из раза в раз за барной стойкой можно было увидеть одни и те же пустые выражения лиц гнили. Я видела, как они часами таращились в одну точку, сидели с пустыми стаканами, не потому, что не было денег, а потому, что это был бы уже седьмой, если не двадцать седьмой стакан. И так каждый день. Тленность бытия пожирала их. Мне казалось, что ведьмы задыхались: от удушающих законов, от обиды за рабское прошлое, от собственного смрада. Их глаза казались блеклыми, как и те жижи, которые они пили по вечерам в барах. Вся их жизнь была такого же пустого, тусклого цвета, поэтому многие пытались найти хоть какой-то смысл в своем низшем существовании при помощи самодельных порошков.

«Гниль всегда будет оставаться гнилью. Элен, Топь тебя… Отвернись!»

Пара ночнорожденных девиц демонстративно прошла мимо стола ведьмы, тыча пальцами в нетронутую еду. Гниль всегда будет оставаться гнилью… Но через мгновение я увидела, как у молодого эфилеана потекли слезы. Ее часовые труды никто не оценил.

Я начала ерзать, чувствуя что-то неприятное внутри, а затем не выдержала. Вскочила и, подлетев к ведьме, схватила парочку ее закусок.

Увидев, что кто-то все-таки рискнул попробовать ее труды, ведьма впала в недоумение.

– Я знаю вашу историю, – сказала я. – Падение ведьминской империи, рабство и унижение.

Она одарила меня недоверчивым взглядом, видимо, ожидала насмешек. Я взяла вторую закуску и затолкала в рот. Ведьма смягчилась.

– А еще не понаслышке знаю, как вы кичитесь друг перед другом, если кто-то смог наварить бодягу, к которой нет противоядия. В порту мужики над этим ржали, как кони, но я знаю о вашем мастерстве.

– Морскому быдлу ничего не известно, кроме алкоголя, – с отвращением отозвалась она. – Ведьминское искусство берет истоки еще с древних времен… С чего бы эфилеану стихий знать это?

– Я, может, не образованная, но не глупая. Я читала, что когда-то изощренные рецепты применялись королями и прочими важными шишками для лечения смертельных болезней.

– Да… Это был рассвет ведьминской империи, – прошептала ведьма, устремив взгляд куда-то в небо. На ее лице проскользнула скупая улыбка того, кто предавался воспоминаниям об истории ушедших времен.

– Ваши предки создавали гениальные лечебные порошки, служили при дворах как людей, так и эфилеанов. Ведьмы купались в достатке, и главное – к вам относились с почтением.

– Жалость. Чувствуешь это? – Голос ведьмы так и сквозил обидой. – Это было слишком давно. Столетия стерли наше величие.

– Да. С этим не поспоришь.

– Пришла поиздеваться?

– Я знаю, что такое неравенство. О гнильная земля, поверь мне, знаю лучше, чем кто-либо! – В эти слова я вложила все свои накопившиеся чувства и не стала скупиться, продолжив: – Так когда же все пошло не так и столетия превратили вас, знатных существ, в рабов ночнорожденных?

– Когда великий бог – природа – отвернулся от нас, и случилась революция. Он позволил ночнорожденным взять над нами контроль. Мы молились лесной силе, приносили жертвы, но никто не спас нас. Теперь некромантия – отчаянный шаг тех, от кого отвернулся наш же создатель.

На мгновение я почувствовала глубоко внутри сострадание к гнили, а потом, как цунами, хлынули воспоминания о пытках, и от теплых чувств не осталось и следа.

– Да… – на выдохе прошептала ведьма, приковав меня тяжелым взглядом. – Я вижу: ты такая же, как и все. Ненавидишь гниль, хоть и чтишь историю ушедших времен.

Меня чуть не разорвало от злости. От того, что получила упрек от… ведьмы! Гнильная, вонючая пакость, одна из тех, которые заставляли меня валяться в муках всю свою портовую жизнь.

– Я живу не при дворцах, я живу здесь и сейчас, – прошипела я. – И сейчас, в наше время, вы стали отравой, – добавила без зазрения совести. От сожаления более не осталось и следа. – Знаешь, каково это: кататься в грязи, как контуженный червь, с пеной у рта от ведьминского яда? Хотя… ведьмам ли не знать свое творение.

Я приподняла руку и, охваченная яростью прошлого, что проснулась внутри, слегка приспустила платок, показав корни волос красного цвета. Раскрыла ей свой