Инверсия за тридевять парсеков - Светлана Липницкая

каждый день сквозь межпространство летают, что им какой-то шаттл? – Рим отпустил только что отведенную ветку, и та прилетела мне прямо в лицо. – Упс, прости… К тому же, не в курсе были только вы с Тори.

– Мог бы и меня предупредить!

– Ты была бы не так убедительна, если бы заранее знала, что это спектакль.

До меня запоздало дошло, что и Синт с Кипом, вопреки обыкновению, не верещали в опасной ситуации. Следовательно, для них она тоже не была сюрпризом.

– И ты, Брут! – в сердцах бросила я, патетично потрясая коммуникатором.

– Кто?

– Не важно! Остальным же ты сказал!

– Мне пришлось. Кай и коммуникаторы слишком хорошо разбираются в кораблях и могли ненароком нас выдать, а у Финика от страха стопоры слетают, он бы нам тут наворотил дел! Зато ты добавила реалистичности, особенно, когда переводчик перестал ориентироваться в твоих ругательствах.

Я в очередной раз запнулась о какой-то корень, торчащий из-под россыпи бриллиантовых червей. Пожалованная Римовой веткой царапина настойчиво мельтешила перед глазами, заставляя меня замечать собственный нос. Он всегда был таким длинным?..

– И Тори поверила и выдала реакцию даже более яркую, чем я ожидал.

– А чего ты ожидал?

– Как думаешь, какая слабость у Леотимира? – вопросом на вопрос ответил Рим.

– Она у него есть? – изумилась я. – Не знаю… лед?

– Попробуй еще.

– Ну-у… офисная работа?

– Хороший вариант, но вообще правильный ответ – глубина. Он так и не научился плавать. В детстве я уломал его слетать на дикий пляж в Dipdipkhram16. Это такое озеро, глубоко-о под поверхностью, один из лучших курортов Флиберии. Пока я там плескался, Леотимир сидел на берегу, как дурак, и жутко бранился. Мол, желания у меня глупые, скучно здесь, лучше бы на фестиваль слетали и все такое. Мне надоело слушать, я и нырнул. А когда всплыл, он уже в воде булькал – спасать меня полез, герой! Еле вытащил его тогда, он же здоровый, а мне лет десять было…

– Ты вообще это к чему?

– Отвечаю на твой вопрос. Спроси любого флиберийца, чего он боится или не умеет – тебе тут же ответят, что ничего. Когда я вытащил Леотимира на берег, он заявил, что просто устал, представляешь? Плыл-плыл, устал и решил утонуть, подумаешь! То же и с Тори. Мы летаем на шаттлах с пеленок, страх перед высотой в глубоком детстве атрофируется, а она боится! Я бы такое скрывал.

– Да кто угодно запаникует, падая из-под облаков! Я люблю высоту, но сегодня вопила погромче Тори!

– Ты по прозрачному мосту спокойно ходишь, а не кругом через весь балкон, и порой так свешиваешься вниз, что мне хочется тебя придержать. А она даже от перил на мостовой палубе подальше держится.

– Может, просто не застал?

– Может. Но это повод проверить догадку. В любом случае, придраться ей не к чему: мы не растерялись и успешно посадили сломанный шаттл, все строго по уставу. Нас награждать впору, а не ругать.

Я догнала его и торжественно вручила пендель. Награды он ждет, мерзавец! Да у меня чуть сердце не остановилось! А что чувствовала Тори, если и вправду боится летать, страшно и представить. Даже жаль ее немного. Чуточку.

– По-моему, получилось даже весело. – Рим отпрыгнул от меня и поймал уже было отпущенную в полет ветку, вежливо дожидаясь, пока я пробегу мимо нее. – Если честно, это не только из-за Тори. Хотел растормошить немного и тебя.

– Растормошил, ничего не скажешь, – проворчала я и виновато улыбнулась. – Спасибо, что пытаешься лечить мои заскоки.

– Ты же мои лечишь, – отмахнулся Рим. – А флиберийцы во всем должны быть круче, даже в милосердии к убогим.

– И угораздило же меня в это влюбиться, – демонстративно пожаловалась небесам я. – Ай!

– Прошу прощения. – Рим с деланным беспокойством вернулся, отвел все еще шатающуюся ветку в сторону и прикинулся галантным кавалером. – После вас!

***

Тысячи куполов, словно сотканных из металлических нитей, искрились под лучами увядающей звезды. Узорные, будто кружевные, они медными бусами рассыпались по плато, превратив его в произведение искусства.

– Это самая большая сеть рукотворных пещер из известных МИК, – сообщил Рим, пока я, открыв рот от восхищения, любовалась этой красотой с пригорка на краю лесного массива. – Их создала древняя раса, одна из тех, что властвовали в космосе до нас.

– Форисциане?

– Официальная наука в них не верит, – напомнил Рим. – Хотя я бы, пожалуй, поставил на них. Все прочие варианты ученые уже перебрали, но так и не смогли определиться.

– И они тут жили?

– Нет, только строили. Жили тут аборигены, вымершие примерно двадцать поколений назад.

– Почему?

– Катаклизмы, болезни, войны – мало ли причин? По сути они просто не успели развиться в должной мере до того, как все пошло наперекосяк. Если вовремя не взять контроль над собственной звездной системой, она уничтожит все живое в радиусе сектора. Это в лучшем случае.

– А черви выжили.

– На то они и черви, – усмехнулся Рим. – Нам сюда, но коммуникаторы придется оставить. Снимай своего Синта и пошли.

– Поосторожнее там один, – пробурчал Кип и, пользуясь случаем, перешел в спящий режим. Синт, бережно пристроенный в выемке камня рядом, согласно угукнул, тоже не рассматривая меня в качестве поддержки Риму.

Под сводом купола оказалось неожиданно темно, хоть он и казался почти прозрачным издали. Внутренняя сторона была густо измазана какой-то слизью, которая время от времени срывалась сверху и капала нам на макушки.

– Не поскользнись, – предупредил Рим, кивая куда-то в сторону. Я присмотрелась и обнаружила справа лужу этой черной дряни, а сразу за ней – отвесную горку с потерянным в темноте концом.

– И что там на дне? Колья?

– Надеюсь, нам не доведется сегодня это проверить.

Я аккуратно обогнула лужу и тут же поскользнулась на другой. Екнувшее сердце, по ощущениям, едва не укатилось в яму вперед меня.

– Может, огонек зажжешь?

Обычно мне подсвечивал Синт, но тут уж, как говорится…

– Пока не могу. Нельзя, чтобы нас заметили раньше времени.

– Почему мы все-таки оставили коммуникаторы?

– Боты их не любят.

– А что за боты-то?

– Увидишь. И говори тише, мы уже близко.

Я от греха подальше вообще замолчала. Через минуту Рим сбавил скорость и пошел крадучись. Следовать его примеру в темноте было трудно, приходилось ориентироваться на тлеющие флиберийские зрачки, изредка мелькающие впереди: Рим свирепо оборачивался на каждый изданный мною шорох. А потом огоньки раздвоились, растроились… Ого!

Темнота перед нами сияла россыпью огней – от крохотных, меньше горошины, до крупных, с половинку яйца. Они хаотично сновали туда-сюда, создавая впечатление, что я стою у края Вселенной