Жена нелегала - Андрей Остальский

Начальники вскочили, вытянулись. Встал и Карл. Джули подумала — и осталась сидеть. Но когда вошедший широкими шагами направился прямо к ней, то вскочила и она. Краем глаза заметила: спортивные молодые люди быстро приблизились, сгруппировались, точно изготовились к прыжку, впились в нее глазами… Но их босс тоже это почувствовал. Обернулся, сделал удаляющий жест рукой. Молодые люди отпрянули, отодвинулись к двери. Он протянул ей руку, пожал, повернулся к Карлу, что-то ему сказал тихо. Пожал руку и ему. Повернулся опять к ней. Заговорил, а Карл стал переводить. «Очень приятно с вами познакомиться, много о вас слышал. Хорошего, разумеется».

Но по имени все-таки не назвал. Не потому, что не запомнил, поняла Джули, а потому, что боялся употребить его неправильно. Джули — не слишком ли фамильярно? Но Джулиет или Джульетта звучат как-то искусственно, не по-английски… Джули сказала: «Спасибо. Я была бы счастлива вернуть вам комплимент, но, увы, не могу. Поскольку не знаю, кто вы такой». Как только Карл перевел, пришедший человек в очках засмеялся. И тут же принялись смеяться и оба других начальника. Один басом, другой — переливчатым тенором. Не смеялись только телохранители и официанты — им, видно, было не положено ни на что реагировать. Карл улыбался — якобы расслабленно.

«Я не сумасшедший, я — врач», — сказал человек в очках, чем вызвал новый приступ хохота.

Пояснил: «Это у нас шутка такая в последнее время в ходу».

Глядя на недоуменное лицо Джули, добавил:

«Главный врач, если хотите». Опять смех.

«Зовите меня Юра».

У Джули чуть не вырвалось: «Как, и вас тоже?» Но вовремя остановилась, вспомнила, как Карл просил не выдавать его, не признаваться, что он назвал ей свое настоящее имя. Но человек в очках успел заметить ее движение.

«Вы что-то еще хотели спросить?»

Джули пришлось импровизировать. «Скажите, а это вы — прообраз Карлы в романах Джона Ле Карре?» Она думала, все опять засмеются. Но все молчали. Человек в очках сказал:

«Нет, это вон он». И показал на лысого. Тот улыбнулся и закивал.

За ужином важный начальник почти не пил спиртного, только пригубливал слегка вино из рюмки. Что значительно облегчило жизнь Джули: никто не смел теперь заставлять ее пить. Она тоже прикладывалась к своей рюмке для видимости и подливать себе не давала. Но тосты все равно следовали один за другим.

Вот эти спичи перед каждым глотком спиртного ее в России сильно удивили. Ведь это все-таки европейская страна, родина Толстого и Чехова. Ведь тосты эти неизбежно фальшивы и однообразны. Наверно, это как-то связано с национальной проблемой пьянства. Это алиби, предположила она, оправдание. Но все равно — грубо как-то.

Вот и в тот день произносились тосты, правда, слава богу, короткие. Сначала «за британский народ». Потом «за советский народ». «За ее величество королеву Елизавету Вторую». Ну и потом, естественно, «за президента Брежнева».

Все эти тосты она уже слыхала во время ужинов в предыдущие дни. Когда ей в первый раз предложили выпить за королеву, она очень удивилась. В нормальной жизни ей бы и в голову не пришло поднимать тост за главу государства. При том что Елизавета Вторая была ей очень симпатична. Но при чем тут выпивка? Зачем это нужно, совершенно непонятно. Притом, вслед за мужчинами, ей пришлось вставать, когда пили и за королеву, и за Брежнева.

И начальники призывали ее пить до дна в честь своего монарха.

Джули даже решила в какой-то момент, что ее разыгрывают, и чуть не расхохоталась. Хорошо, Карл вовремя наступил ей на ногу. Она огляделась: действительно, лица у всех серьезные.

Но самый большой начальник даже и за королеву, и за Брежнева тоже только слегка пригубил вино. Вообще отнесся к этим тостам как к необходимой, но скучной, неизбежной формальности. Потом встал и стал произносить самый, надо было так понимать, важный спич.

Это был тост за мир во всем мире. За то, чтобы не было войны. Он напомнил, какие чудовищные потери и жертвы понес в последней мировой войне Советский Союз. Трудно найти семью, которая не потеряла бы кого-то. А уж разрушения… Они отбросили страну далеко назад в экономическом развитии. Война теперь живет в генетической памяти народа. Самая распространенная присказка в русских деревнях: лишь бы не было войны. Но и англичане понесли огромные потери. Ковентри почти стерли с лица земли. А город Фолкстон (последовал кивок в сторону Джули, и остальные присутствовавшие за столом начальники тут же обратили к ней свои благосклонные взоры) — сколько там всего было разрушено — более пятисот домов, сколько людей погибло в результате налетов фашистской авиации!

В этом месте Джули чуть было не уточнила, что в Первую мировую войну все равно в Англии погибло гораздо больше народу, и потому именно ту, первую, называют «Великой», и она до сих пор жива в народной памяти как самая чудовищная бойня в истории. Но потом сообразила, что это было бы бестактно, и промолчала. Ведь в Первую мировую англичане были союзниками царского правительства. Поэтому это за союз не считалось.

Тем временем большой босс перешел на более личные темы. И предложил выпить не только за мир во всем мире, но и за тех людей, кто, не жалея ни сил, ни нервов, рискуя безопасностью своей и даже своих близких, неутомимо трудится во имя его сохранения и укрепления. В данном случае за столом есть такой человек, вклад которого в это благороднейшее дело просто невозможно переоценить — за вас, дорогой Карл, мы, все тут присутствующие, горды тем, что имеем право и возможность называть вас своим товарищем.

Карл встал, принялся изображать душевное волнение — так себе изображал, на пятьдесят процентов, не более. В России, кажется, сказали бы — на троечку. Но вроде сошло.

Все чокнулись. На этот раз человек в очках сделал видимое усилие и проглотил почти половину содержимого своей рюмки. Остальные начальники переглянулись. Видно, не часто они такое видели. Джули тоже вынуждена была выпить примерно столько же.

Ну а дальше последовал тост собственно за нее, за Джули. И за то, что она своей любовью и заботой помогает этому выдающемуся человеку бороться за международный мир и безопасность и вдобавок растит ему замечательную дочь.

11

Джули почудилось, что Карл проснулся. Но оказалось: нет. Просто заворочался опять, что-то сказал во сне по-немецки. Выругался, кажется. Интересно, подумала она, даже в бреду ругается по-немецки, а не по-русски. При ней он вообще никогда не говорил на родном языке.

Там, на даче, в ее присутствии все переходили на английский, даже официанты и охрана. Но до нее доносились обрывки русской речи. Карл переводил ее разговор с главным начальником. Потом признался ей, что коллеги его пристыдили: оказывается, у него появился легкий акцент. О чем это говорит? Может быть, о многом. А может быть, ни о чем ровным счетом.

А Джули звуки русского языка завораживали: и интересно, и жутко почему-то тоже. По ее просьбе принесли разговорник; но кириллицу она не успела освоить, а в латинской транслитерации получалось что-то нелепое, она не могла поверить, что люди издают такие звуки. Да и те фрагменты, которые она слышала, казались ей гораздо мелодичнее.

— Что такое «стреножить»? — спрашивала она Карла.

— Боже мой, — изумлялся он. — Где ты это услыхала?

— Не помню… где-то на улице…

— В музее, наверно… Это значит, так ноги коня связать, чтобы он мог пастись, но не мог ускакать. Слово архаичное. Сейчас редко употребляется.

А Джули смотрела на него с сомнением: ей показалось, что «стреножить» значило что-то совсем другое. Или она ослышалась? Так ведь часто бывает с иностранцами.

В России ей вдруг показалось, что чары Карла развеялись, и она снова стала самой собой. Он говорил ей потом, что и коллеги его встревожились. По крайней мере, лысый с живым лицом, которого Карл называл «Второй».

Начальники, в том числе самый главный, Первый, самый важный, в очках, наперебой ее хвалили, говорили Карлу, как она им понравилась. Третий даже выразил уверенность, что она — готовая разведчица, видите ли. («Ну и бред!» — сказала Джули, когда услышала об этом в Фолкстоне две недели спустя.) Надо бы, полагал Третий, поскорее отправить ее подучиться азам, и им с Карлом можно начинать серьезно работать вместе. Потому что выдержка у нее прекрасная, ничем ее не собьешь, не заставишь выдать себя или Карла. Как это было с эпизодом с именем Юра. Первый был очень впечатлен ее реакцией. И ее равнодушие к королеве очень понравилось. («Это вовсе не равнодушие, просто пить за нее мне показалось абсурдным!» — воскликнула тут Джули. Но Карл только отмахнулся: пусть думают что хотят.)

Так что все пели ей дифирамбы. Но Второй, в разговоре один на один, вдруг тихонько сказал Карлу: «Тебе не кажется, что ты теряешь над ней контроль? Ты же говорил: стопроцентный. А что-то непохоже». Карл пожал плечами, сказал: последствие шока. И был, конечно, прав. Потом он добавил: пройдет.