Жена нелегала - Андрей Остальский

12

И вот тогда Джули решила Карла прогнать.

Не помогло даже то, что он открыл свой запретный чемодан, в котором оказалась старая фотоаппаратура, в том числе пара могучих телеобъективов, чехлы какие-то.

Он выложил все содержимое на диван, посмотрел на нее значительно, прижал палец к губам. На что-то нажал с усилием. В чемодане открылось двойное дно. А внутри — какие-то химикалии, лекарства и несколько небольших, странного вида аппаратов. Один, впрочем, был похож на авторучку, а другой — на портативный радиоприемник.

Джули, конечно, плохо разбиралась в технике, но даже ей было понятно, что в чемодане у Карла ни атомной бомбы, ни запчастей к ней не было. Она даже догадалась, что в тайном отделении он прятал шпионские средства связи — какие-нибудь симпатические чернила, или как там они еще их называют. То, что похоже на радио, — это, вероятно, передатчик-приемник какой-нибудь хитрой конструкции. Потом, в саду, Карл сказал, что это устройство способно передать огромное количество информации за несколько секунд — импульсом. Чуть ли не половину «Мага» можно в такой импульс при необходимости вместить. Но Карл ни разу ничем этим не пользовался — все это было предназначено для экстренных, форс-мажорных случаев.

За исключением медикаментов. Вот их он применял вовсю.

— То кому-нибудь промыть желудок надо после отравления, — сказал он совершенно серьезно, без тени улыбки, и Джули сконфуженно отвернулась. — То много дней не до сна бывает, когда надо передвигаться очень быстро.

А Джули подумала: «Ну да, или старых графинь каких-нибудь пользовать до самого рассвета неутомимо… чтобы они все свои секреты Первому сообщили».

— Таких эффективных лекарств нигде нет в продаже, — сказал Карл. — А в вашей Англии так и подавно… Здесь и аспирина-то байеровского не найдешь. Все только мура собственного производства — допотопная фармацевтика викторианская…

— Это потому, — возражала Джули, — что мы вообще не любим принимать лекарств. Моя тетушка гордится тем, что до семидесяти трех лет дожила и ни одной таблетки не проглотила. И не одна она такая. Мы не французы какие-нибудь, вот те — аптекарская нация! Идешь по Парижу — через каждые триста метров — ля фармаси!

Так вот они и сидели в саду, и разговаривали, и препирались вроде бы вполне дружелюбно. Карл даже почти согласился по поводу лекарств. Сказал:

— Может, вы, англичане, и правы. Потому что от сильных снадобий вторичные эффекты неприятные, явный вред для здоровья. Я этих противосонных наглотаюсь д ля бодрости, а потом месяц в себя прихожу и чувствую — в организме от них какой-то осадок накапливается…

Так что беседа шла спокойно, рассудительно, когда Джули вдруг взяла и брякнула:

— Знаешь, все-таки придется нам расстаться…

И поразилась реакции Карла — его точно всего перекосило. Секунду назад был человек как человек, а тут вдруг весь будто расползся. Даже глаза стали смотреть в разные стороны. И в такой позе странной сидел, точно скособоченной. Никогда она такого за ним не замечала. Так ей стало его жалко — еще чуть-чуть, и она расплакалась бы и кинулась его утешать. Но нет, надо держаться. Надо, надо, надо.

Он сидел, молчал довольно долго. В этой странной своей позе.

Потом наконец спросил тихо:

— Почему?

— По-моему, без слов ясно, — сказала Джули. Теперь она старалась в его сторону не смотреть.

— Из-за этих статей? — голос Карла окреп. — Я не имею никакого отношения к этому проекту — ядерному… Если он вообще существует… В чем я сомневаюсь… Смутно припоминаю, где-то слышал, будто в генштабе мечтают: хорошо бы иметь атомные мины под главными городами потенциального противника. Если что — ни ракет, ни авиации посылать не надо. И точность попадания абсолютная. Нажал кнопку радиосигнала — и все, нету Вашингтона… И поди еще докажи, что это мы. Но не уверен, что дело пошло дальше генеральских мечтаний…

— Дело не в бомбе, хотя и в ней тоже, — сказала Джули. — Ты знаешь, поездка в Россию мне открыла глаза… До меня дошло — мы ведь в состоянии войны, пусть и холодной! Твоя страна и моя страна. И какие бы мы ни были продвинутые космополиты, совсем игнорировать этого мы не можем.

— Что-то я не замечал до сих пор, чтобы ты была такая уж патриотка, — пробормотал Карл.

— Дело не в этом! Давай отбросим сантименты в сторону. Война идет, жестокая, злобная, и ты в ней участвуешь. Еще как! И рано или поздно ты попадешься, ведь так?

— Совершенно не обязательно!

— Да брось! Я читала в «Таймс», там сказано, чем эффективнее работает шпион, тем неизбежнее провал. Это только вопрос времени.

— Зря ты так думаешь! Мой случай особый. Мой оператор — сам Первый. Кроме него, еще только Второй и Третий в курсе, но и то без подробностей. А сути того, что я делаю, не знают даже они. Ну и личный шифровальщик Первого осведомлен, но его без взвода охраны в туалет пописать не пускают. А больше во всем мире о моем существовании не знает никто! Я не принадлежу ни к какому отделу или управлению. Я сам себе свой собственный отдел. Сам решаю, когда и как на связь выходить. И уж поверь мне, я так это организую, что шансов попасться практически нет. В таком случае, откуда может утечка произойти?

— Как откуда! Я в ваших делах не сильно смыслю, но… Как только ты бросишь свою Венемюнде или кто она там, она тебя немедленно заложит!

— А ты думаешь, она знает, как меня зовут и где я живу? Или на кого я работаю? Не должен, совсем не должен я тебе этого говорить, но… раз уж такой решающий разговор… Она думает, что я — сотрудник «Моссад»! Не сомневается ни секунды! Я ей дал самой это «вычислить», а потом трагическим тоном признался: «Да, ты угадала, интуиция, видно, у тебя сильно развита». Стоял на коленях, умолял не выдать никому случайно. А для подкрепления еще себе израильский паспорт попросил изготовить и на столе в номере у нее как-то «забыл». Она после этого ни за что ничему другому не поверит.

— Но что это меняет? Если она сообщит бельгийской контрразведке, что ты — израильский шпион, тебя арестуют точно так же…

— В бельгийской контрразведке у нас сидит человек — он в этом случае немедленно предупредит Центр через своего оператора. Он, кстати, тоже думает, что на израильтян работает…

— Все равно что-нибудь когда-нибудь непременно сорвется. Все предусмотреть невозможно. Ведь графиня твоя, наверно, в НАТО трудится, секретаршей при каком-нибудь очень большом начальнике? Я правильно угадала?

Карл промолчал.

А Джули, не дождавшись ответа, продолжала:

— Значит, ее проверяют периодически.

— Нас предупреждают заранее о каждой такой проверке. И тогда я близко к ней не приближаюсь.

— Нет, все равно когда-нибудь что-нибудь сорвется… Вот разве тебе следовало все это мне рассказывать? Нет, конечно! Даже я понимаю, что это не очень профессионально. А откуда ты знаешь, что у Первого, или Второго, или Третьего нет никакой роковой любви? И что они никому в постели не проболтаются? А потом любовь эта не перескажет еще кому-нибудь. И пошло, и поехало… Нет, если вовлечен человеческий фактор, то рано или поздно провал неизбежен.

Карл посмотрел на нее удивленно.

— Третий прав. Ты — готовая разведчица… Откуда только что взялось…

— Как откуда? Начиталась литературы, с тех пор как… В газетах в последнее время — целый исторический экскурс. Ну и здравый смысл элементарный…

— Допустим, ты права. Есть некий риск, весьма теоретический. И что дальше? Почему из этого следует, что мы непременно должны расстаться?

— Да именно потому, что невозможно сидеть и трястись каждый день, ожидая, когда тебя — нас — изобличат! Потом, если ты не успеешь удрать, ты будешь сидеть в тюрьме и дожидаться, когда тебя поменяют на кого-нибудь. Но меня-то не поменяют! К тебе будут относиться с уважением, а меня презирать, как гнусную предательницу. Даже если меня не посадят, то все равно позорище такое, ничего не останется, как понадежней коктейль отравы приготовить, чтобы на этот раз сработало… А про Шанталь ты подумал? Что с ней-то будет в таком случае?

— Есть еще один вариант, — сказал Карл. — Всем бежать на Восток. Причем не дожидаясь провала. Я вот сейчас, может быть, выполню одно очень большое задание и после этого попрошу меня репатриировать. С семьей. Они почти наверняка согласятся…

— В страну, где посреди главного города лежит мумия? И люди стоят в очереди часами, чтобы на нее поглазеть? Нет, извини, в такой стране я жить не смогу. И не хочу, чтобы Шанталь там жила. И твои эти… тоже хороши. Потащили меня смотреть на труп вашего вождя в полной уверенности, что я буду горда и счастлива… Проникнусь величием вашей идеи.

— Да ладно тебе, культ как культ… Немногим хуже других. Христиане тоже мощи всякие выставляют.