Дикие питомцы - Амбер Медланд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы с Нэнси выписываем балетные па в переулке. Пирс, ругаясь себе под нос, ушел далеко вперед.
Разворот! – командую я. Арабеск! Ассембле!
По дороге в Примроуз-Хилл, где живет Пирс, мы останавливаемся возле маленького магазинчика. Пирс отказывается заходить в него, остается на улице и наблюдает за нами через окно.
Нэнси покупает шаурму. А я – две порции картофеля с сыром.
Потом мы ковыляем по улице, облизываем пальцы и обсуждаем людей, которых видели вечером. Небо над головой постепенно бледнеет.
Помню, один был похож на крота, говорю я.
Это, наверно, Сэм, отзывается Нэнси. Или Дэвид? Он хорошо танцевал?
А разве мы танцевали?
Ты кружилась, как Роуз в «Титанике», сообщает она.
Да, точно, киваю я.
Ты что, шутишь? Правда, что ли, не помнишь?
Помню, конечно. Просто отвал башки. Я кружилась и кружилась. Как дервиш.
Мысленно перебираю обрывочные воспоминания о последних часах, рассматриваю картинки. Напрягаю память изо всех сил, но всплывает только, как я кружилась, твердила кому-то, что основная проблема в «Касабланке» – это то, что Рику не хватает общения, как у меня свело живот, когда заиграл Джонни Кэш, и как пол ринулся мне навстречу, когда я потеряла равновесие.
Стоило нам выйти из паба, как Пирс снова принялся нас сторониться и поглядывать свысока. А я считаю, если меня презирают, пускай уж это будет заслуженно. Шагает он, однако, весело и постукивает по тротуару блестящим кончиком зонта. Мы останавливаемся у входной двери, и тут он оборачивается, смотрит на Нэнси очень строго.
И спрашивает – голубка, ты помнишь правила?
Гадаю, не втянут ли меня сейчас в какую-то извращенскую секс-игру. Эта мысль не вызывает у меня ни возбуждения, ни отвращения. Мне жутко скучно. И я знаю, что, как только опьянение спадет, мне снова станет паршиво.
Пожалуйста, просит Нэнси. Только один раз.
У меня от ее по-детски жалобного тона зубы сводит, к тому же на Пирса он все равно не действует. Он не сводит с нее глаз, пока она не закрывает пластиковый контейнер и не выбрасывает его в урну.
Тогда Пирс переводит взгляд на меня, а я начинаю демонстративно пихать в рот картошку и наматывать на пальцы полоски расплавленного сыра. Прекращать я не собираюсь, и, осознав это, он тяжко вздыхает и начинает звенеть ключами в темноте.
Нэнси украдкой стягивает у меня немного сыра.
Великолепный вечер, говорит она. Но Пирс злится только сильнее. Кстати, заметила, что ты становишься все больше похожа на меня?
Мы входим. Пирс коротко кивает – что, очевидно, должно означать «спокойной ночи» – и устремляется вверх по лестнице. Я включаю воду, наполняю кружку для Нэнси, а потом стакан для себя. На полу в кухне лежат полосы лунного света. Я замираю в одной из них и смотрю, как в стакане оседает пыль. Жаль, что вода тут не такая, как идет из крана в Нью-Йорке. Там она теплее, и ее проще проглотить, не почувствовав вкуса. А здесь я взвинчена, и вода тоже кажется живой.
Судя по дизайну квартиры, Пирс годами изучал, как обставлены дома интеллигенции в Северном Лондоне. Но чувствуется тут и, как выразилась бы Тесс, легкий налет родных графств: на спинку черного кожаного дивана наброшена меховая накидка от «Уайт Компани», в вазе стоит букетик голубых шелковых цветов. Должно быть, мать Пирса «спасла» их из святилища его детской. Я сажусь на диван-кровать, и матрас подо мной проседает. В ногах лежит стопка постельного белья в цветочек, от которой попахивает затхлостью. Оглядываюсь в поисках сумочки, хочу принять еще одну таблетку клоназепама. О том, чтобы лечь спать, и думать нечего. Взгляд мечется с одной яркой вещи на другую – красная сумочка Нэнси, стелящиеся по полу края зеленых бархатных занавесок.
Не ложись пока, говорю я, дергая Нэнси за руку. Побудь со мной. Мне страшно.
Она опирается коленом о диван и смотрит на мою руку.
Это те, с клубничным вкусом? А можно и мне одну?
Голубка! – зовет Нэнси Пирс со второго этажа.
Не хочу, чтобы вечер заканчивался. Вытряхиваю из пузырька маленькую розовую таблетку, даю ее Нэнси, а еще одну глотаю сама. Мне они нужны сильнее – я вся искрюсь от статического электричества. А в таком настроении я опасна. Пирс снова зовет Нэнси, и она с трудом выпрямляется.
А потом говорит – ужасно несправедливо.
Какая она красивая, когда босиком.
Услышав, как за ней захлопнулась дверь, я принимаю зопиклон и обещаю себе, что, когда открою глаза, уже настанет утро. Но меня со всех сторон окружают звуки, кажется, будто кто-то ходит в толще стен. Если Нэнси с Пирсом и занимаются сейчас сексом, мне отсюда ничего не разобрать. Затаив дыхание, прислушиваюсь к шорохам. Интересно, какие звуки они при этом издают? Почему-то кажется, что это должно быть похоже на падающее с веревок мокрое белье.
Пытаюсь мысленно считать нью-йоркские улицы: Парк, Лексингтон, Мэдисон, Бродвей, Колумбус, Амстердам. Как обидно, что никаких новых названий я, пока бродила пешком, не выучила. Перед глазами мелькают тротуары и зеленые указатели, но прочитать, что на них написано, я не успеваю. Попробую считать оттенки: фиолетовый – лиловый, аметистовый, сиреневый, индиго, фиалковый. Или птиц: ворона, воробей, дрозд, жаворонок, соловей. Виды соли: малдонская, кошерная, столовая, гималайская розовая, черная гавайская, красная гавайская, копченая, Кала Намак, Fleur de Sel.
Однажды я разбогатею и куплю себе целый флакон Fleur de Sel. Повешу его на серебряную цепочку и буду носить на шее, вместо амулета. У нее кристаллики серо-голубого цвета. Добывают ее на побережье Бретани, снимают с поверхностей приливных бассейнов, как сливки с молока. Собрать кристаллы
