Дикие питомцы - Амбер Медланд

слов объяснить. И ощущение такое, будто у меня нет выбора. Сожми руки в кулаки и лупи себя по голове. Бейся, как зверь в клетке. Рэй смотрит на дорогу. Три часа спустя мы приезжаем домой. В последний раз я так долго ехала в машине вместе с отцом лет в восемь.

* * *

В мае «Ленивые Клинки» дают концерт в Бауэри, но Эзра мне об этом не сообщает. Я узнаю обо всем от Рэя, который увидел рекламу в интернете и пригласил Эзру поужинать вместе накануне выступления. Открываю Спотифай. Эзра слушает «Алмазы и ржавчина».

Решаю разобраться с этим немедленно, звоню ему и радостно голошу в трубку – так ты едешь в Нью-Йорк?

Эзра отвечает, что не хотел мне говорить, потому что концерт очень важный и общаться с ним в этот период будет не слишком весело.

Я просто хочу тебя увидеть, возражаю я.

Недавно в Манчестере произошел теракт, и теперь я очень боюсь за Эзру – ведь он постоянно находится в самом центре толпы. Говорю ему об этом, и его голос смягчается.

Я же на сцене. До меня не так-то просто добраться.

В день накануне концерта Эзра заявляется ко мне часа за два до назначенного времени. В постели он пытается говорить о каких-то там потоках и бета-волнах, но я закрываю уши ладонями и пою ля-ля-ля, пока он не затыкает мне рот рукой. Его пот капает мне на лицо. Тянусь слизнуть его, но Эзра скатывается с меня.

Я смущаюсь, говорит он, будто бы это кто-то другой, а вовсе не он залил меня всю своим потом.

Что же мне пить? – спрашиваю я. Апельсиновую газировку? Или просто воду?

Отпив из своей бутылки, Эзра снова ложится, а вскоре опять тянется ко мне.

Я прямо как герой Мартина Эмиса, говорит он. Тянусь за новой сигаретой, не успев докурить предыдущую.

Потом я предлагаю ему сходить в Центральный парк погулять у озера. Но Эзра отвечает, что у него нет времени со мной болтаться.

Нужно быть осторожным. Вечерок ожидается тот еще. Не хватало простыть. Студия забронирована всего на час. Я не имею права рисковать голосом.

Единственное, чего ему хочется, это найти доставку китайской еды в таких же контейнерах, как показывали в «Друзьях». Говорит, это чтоб Ндулу не переметнулся в другой лагерь. Предлагаю включить последнюю серию «Хорошей борьбы». Раньше мы договаривались, что посмотрим ее вместе.

Я провожу в минивэне по меньшей мере четыре часа в день. Ты что же, хочешь, чтоб я просто сидел там без дела и скучал по тебе?

Надеваю наушники и смотрю серию сама, а Эзра тем временем работает. Вечером сообщаю ему, что буду счастлива продинамить Рэя, но ему эта идея не нравится.

Он начинает жалеть о своем решении сразу же, как только Рэй является к нам с пакетами, набитыми пластиковыми контейнерами. Закуски он разогревает в душной кухне, всем своим видом давая понять, что готовится к серьезному разговору.

Потом они с Эзрой начинают соревноваться, кто сильнее выпятит грудь, и я решаю, что лучше, пожалуй, сяду.

Рэй делает канапе с копченым лососем и черным перцем. За окном играет «Веди себя хорошо».

Как-то я видел одного оперного певца со Шри-Ланки, рассказывает Рэй, жуя кусок лосося. Выдающийся голос. Кто бы мог подумать? Это при такой-то маленькой голове.

О, Фэтс Уоллер! – объявляет Эзра, прислушиваясь к льющейся в окно музыке. А Рэю говорит – это потому, что у них черепа хорошо резонируют.

Я ерошу Эзре волосы. Для каждой новой фотосессии он стрижется все короче.

Рэй отводит глаза. И спрашивает, начали ли концерты приносить прибыль.

Позже, когда он уходит, я признаюсь Эзре, что влюбилась в него именно за умение вставлять в разговор подобные реплики.

Он тычется в меня носом. Ага. Но в мире музыки все считают меня странным.

Во сне мне снятся хорошо резонирующие черепа. Я расставляю их по подсвеченным полочкам.

9

Пирс ниже меня на пять дюймов. Я догадывалась, что это может стать проблемой, но не представляла, до какой степени. Они с Нэнси стоят под зонтиком, который он держит в руке. На нем дорогая на вид темно-синяя рубашка. А сверху – вельветовый пиджак. Я многословно извиняюсь за опоздание, но вскоре понимаю, что он либо меня не слушает, либо не желает принимать извинений. Пресно улыбаясь, он постоянно выворачивает шею, будто пытается разглядеть за моей спиной кого-то поинтереснее. У него очень симметричное лицо. Стрижется он, похоже, у первоклассного мастера, а, может, даже и бреется в салоне. Вообще он симпатичнее, чем я ожидала, но я знаю такой тип. Этакая высоколобая развязность, привычка пускать пыль в глаза напуганным до икоты студентам маленьких колледжей. В общем, он из тех, кто строит из себя брутального мужика перед впечатлительными детишками. Нэнси смотрит на него застенчиво и уважительно, чего за ней раньше не наблюдалось. Он же глядит на нее сверху вниз, сжимает ей руку и говорит – ах ты крохотное личико, малютка моя.

Вижу, как голуби остервенело дерутся в сточной канаве. Мне бы там с ними поселиться.

Мы как раз говорили, как тебе повезло, что к твоему приезду установилась такая типичная британская погода, заявляет Пирс.

Небо над нашими головами совершенно серое и, кажется, вот-вот написает на землю.

Да она же здешняя, возражает Нэнси. Давай-ка, забирайся под зонтик.

Пытаюсь шагать с ними в ногу, но, чтобы уместиться под зонтом, мне приходится сложиться чуть ли не вдвое. Пару минут я старательно горблюсь, а потом просто из-под него вылезаю.

Может, лучше тебе его взять? Ты же из нас самая высокая, замечает Нэнси.

Верно, отзывается Пирс. А я тогда покажу дорогу, договорились?

Он устремляется вниз по улице к горящей впереди вывеске какого-то ресторана.

Он пригласил нас поужинать, сообщает мне Нэнси, нехотя прибавляя шаг. В ресторанах он иногда довольно странно себя ведет, не обращай внимания.

Грубит официантам или…

Девушки, не хочу вас торопить, оборачивается к нам Пирс, но столик заказан на семь.

Ресторан, в который привел нас Пирс, называется «Окровавленное сердце».

Мы подходим к столику, он выворачивает пиджак и вешает его на спинку стула. Нэнси тут же, как завороженная, принимается гладить шелковую подкладку.

Рассматриваю низкие потолки, бордовые стены и панели из темного дерева. На равном расстоянии друг от друга развешаны наброски в толстых черных рамках. Поодаль виднеется черный камин, который явно никогда не топили. Между столиками быстро, как ртуть, снуют