Столыпин. На пути к великой России - Дмитрий Струков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Господь знал, что в этом гниющем от проказы человеке сокрыта чистая душа. Эта нравственная неповрежденность помогла Иову выдержать все удары судьбы. Такой пример никак не мог дать царю настрой на поражение. Наоборот, образ Иова открывал царю путь великой победы над мировым злом. Потому что это был путь не бессилия одинокого человека, а путь соединения со Христом, в Котором уже не временные страдания, но сама смерть становится победой.
Бог, в отличие от многих историков, не спрашивает с правителя невозможного, не требует с одного человека того, что зависит от воли множества людей. Иов, единственный духовный адамант тогдашнего человеческого рода, взял на себя главный удар завистливого сатаны. Он сумел, претерпевая в своем одиночестве страдания и невзгоды, дойти до той запредельной границы, где зло оказалось бессильным. Один человек справился с тем, кто потрясал страны и народы, кого боялась всякая тварь. Победил не на поле сражения, не созданием райского оазиса на опустошенной людским пороком земле, а внутри самого себя, там, где находится центр воздействия мирового зла, – в человеческом сердце.
Божьим Промыслом Николаю II было суждено идти по тому же пути. Империя рухнула, имя царя обесчещено, царь и его семья оказались в плену, обреченные на верную смерть. Но что получили в ответ враги царской семьи? Терпение и кротость, молитву и неиссякаемую любовь. Этот огонь Божьего Духа, зажженный царем в собственном сердце, спустя три поколения начинает воспламенять и наши заледеневшие в неверии души. У Бога нет пространства и времени, история царя и России не закончена, она продолжается.
К сожалению, даже Столыпин ошибочно воспринимал библейское историческое мировоззрение Николая как беспочвенный мистицизм. В действительности уверенность государя в предстоящих страшных испытаниях (не случайно он назвал свои чувства именно уверенностью, а не предчувствием. – Д.С. ) – это глубокий анализ царем духовного состояния общества накануне грядущей катастрофы. Несмотря на впечатляющие результаты реформ, уже наблюдались предвестники будущей бури. Если в первые годы преобразований происходило снижение пьянства, то в 1911 г., в конце столыпинской пятилетки, вновь начался его рост – так народ реагировал на протянутую государством руку социальной помощи. Порочные страсти оказались сильнее тяги к здоровой жизни. При таком духовном ослаблении любое улучшение материальной жизни было лишь относительным успехом. Империя превращалась в колосс на глиняных ногах. Это, безусловно, беспокоило и Столыпина, но, как представляется, он все же переоценивал влияние социальных изменений на души русских людей.
В то же время ожидание будущих страданий не порождало у самодержца паралича воли, деморализации и отчаяния. Государь категорически не принимал принцип французского абсолютизма «После нас хоть потоп». По воспоминаниям друга детства царя В.К. Олленгрэна, маленький Ники особенно ненавидел Пилата, который мог спасти Христа и не спас[457]. Николай II относился к предстоящим испытаниям как христианин, продолжая нести крест монаршего служения и не оставляя надежды. Еще в начале 1917 г. император говорил: «Я знаю, что положение очень тревожно… Но в военном отношении, технически, мы сильнее, чем когда-либо; скоро, весною, будет наступление, и я верю, что Бог даст нам победу, а тогда изменится и настроение»[458].
Как Помазанник Божий, царь никогда не упускал из виду духовную сторону жизни своего народа, измеряя процветание страны не столько экономическим успехами, сколько нравственным ее ростом. Отсюда и такие таинственные слова, произнесенные царем перед второй русской революцией: «Быть может, необходима искупительная жертва для спасения России: я буду этой жертвой – да совершится воля Божия!»[459]
Такая религиозная вера царя говорит не об отрыве от реальности, а о наличии у государя евангельского видения государственных дел. Царь редко поддавался деловой суете, пытаясь понять и действовать не в угаре успехов и возрастающих с победами все новых и новых притязаний, а действовать постепенно, без срывов, не наживая новых врагов, по Божьей воле и с чистой совестью. То, что недоброжелатели царя воспринимали как равнодушие, являлось невозмутимым спокойствием перед лицом Божьим.
По слова историка А.Н. Боханова, «царь… как, безусловно, верующий человек, воспринимал происходящее и реагировал на него часто совсем не так, как-то делали многие его оппоненты и враги, давно расставшиеся с ценностями православия. Их жизненные символы и ориентиры находились совсем в иной плоскости: они восхищались “прогрессивными моделями”, социальными химерами, порожденными в западноевропейских странах или сочиненными в России, несли осанну “здравому смыслу”. Царь же склонялся перед волей Господа, Ему доносил боль своего сердца. Когда случалось несчастье, вслух не сетовал, а шел в храм, к алтарю, к Божественному Образу, и там, на коленях, раскрывал все, что накопилось в душе, все, что волновало и мучило»[460]..
Возможно, именно в таком стоянии перед Богом царь вымолил себе в помощники П.А. Столыпина. Столыпин стал для него даром Божьим, отсюда и такое исключительное доверие Николая новому министру. Совместная государственная работа царя и премьера – это длительный духовный процесс, процесс порой трудный, требующий от царя умения преодолеть себя, свои прежние стереотипы, а иногда и человеческие слабости. То, что дано Богом во спасение страны, нуждается в сохранности и приумножении. Государь берег Столыпина, давал широкий простор его талантам и энергии, стараясь использовать колоссальную мощь своего премьера с максимальной пользой для России.
Можно сказать, что царь и Столыпин, единые во Христе, но разные по своим духовным и земным талантам, стали той удивительной двоицей, которая выразила полноту усилий верховной власти в спасении родины. «Ибо, где двое или трое собраны во имя Мое, – говорит Господь, – там Я посреди них» (Мф., 18, 20). Именно на этом совместном союзе с Богом строилось царем и Столыпиным здание великой России.
Глава 7 «…совесть моя никогда меня не обманывала»
Для настоящего христианского правителя чем выше и масштабнее объем его власти, тем больше от него требуется ответственности и самоотдачи. Власть – это не способ удовлетворения эгоистических желаний, не автоматическое признание личного успеха, а готовность «пожертвовать (ради подданных. – Д.С. ) всеми своими силами, своим досугом, своими пристрастиями, своим личным счастьем, своим здоровьем и своею жизнью»[461]. Через шесть месяцев после воцарения Николай писал великому князю Сергею Александровичу: «Иногда, я должен сознаться, слезы навертываются на глаза при мысли о том, какою спокойною, чудною жизнь могла быть для меня еще на много лет, если бы не 20 октября (день смерти отца Николая – императора Александра III. – Д.С. )! Но эти слезы показывают слабость человеческую, это слезы – сожаления над самим собой, и я стараюсь как можно скорее их прогнать и нести безропотно свое тяжелое и ответственное служение России»[462].
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});