Столыпин. На пути к великой России - Дмитрий Струков

Все пять лет своей министерской службы Столыпин был верен этому принципу. Открытый и честный диалог Столыпина с I и II Государственной думой приветствовался царем, думские речи в защиту трона вызывали в Николае II не только личный восторг и благодарность, но и чувство полной политической солидарности со своим премьером.

Неожиданно для кадетов и левых власть стала нравственно прозрачной. Всякая конструктивная критика теперь рассматривалась правительством как необходимая помощь в борьбе с властным произволом. 31 декабря 1906 г. Столыпин говорил корреспонденту Times: «Моя надежда и мои намерения – с помощью Думы устранить бюрократический строй»[486]. Впрочем, и здесь Столыпин не шел дальше государя, назвавшего день открытия Думы «днем возрождения ее лучших сил»

Выступая 6 марта 1907 г. перед II Государственной думой уже в качестве председателя Совета министров, Столыпин еще раз публично подтвердил свою позицию: «Правительство будет приветствовать всякое открытое разоблачение какого-либо неустройства, каких-либо злоупотреблений»[487].

Речь премьера произвела колоссальное впечатление на народных избранников. Казалось, лед тронулся, наступила эра доверия. По признанию одного из самых талантливых ораторов оппозиции кадета В.А. Маклакова, «многим из нас только партийная дисциплина помешала тогда аплодировать. (…) Это был новый тон для правительства. Своей речью он (Столыпин. – Д.С .) переламывал в себе “ветхого человека”, воспитанного на традициях самодержавия. Публично… он протягивал руку не только Думе, но и недавно гонимой им оппозиции»[488].

К сожалению, ожидания не оправдались. Ни первая, ни вторая Дума не собирались заканчивать роман с революцией, осада правительства продолжалась. Иная позиция была у правительства. Для Столыпина желание видеть Думу общественным контролером власти – это не популистский тактический ход, а принцип, которому он неизменно следовал. Такая открытая политика позволила главе правительства уже в следующей, III Государственной думе заработать значительный нравственный капитал: «Господа, ваши нападки, ваши разоблачения сослужили громадную услугу флоту, они принесли и громадную пользу государству; более того, я уверен, что при наличии Государственной думы невозможны уже те злоупотребления, которые были раньше. ( Продолжительные рукоплескания .)»[489].

«Частица правды заключается в том, что в области управления могут быть и бывают ошибки, злоупотребления и превышения власти. Правительство это искореняет и, смею вас уверить, искоренит. ( В центре рукоплескания и голоса: браво, браво!) Но из этих случаев с большой легкостью делается вывод о том, что вся наша администрация беззаконничает и что это беззаконие возведено правительством в систему ( голос слева: верно )»[490].

Оппозиции было дано достаточно времени, чтобы перейти на конструктивный диалог с правительством. Николай II и Столыпин буквально нянчились со своими политическими противниками, желая побудить их к служению России. С кадетской фракцией Думы первого созыва по поручению государя Столыпин ведет переговоры о вхождении в правительство. Для Николая II, недавно пережившего предательские переговоры Витте с социалистами, где последнему предлагали президентский пост взамен ликвидированной монархии, доверие судьбы престола новому человеку означало очень многое[491]. Когда Столыпин испросил согласие государя на встречу с лидером кадетов П.Н. Милюковым, тот ответил: делайте так, как Бог на душу положит[492].

К сожалению, переговоры зашли в тупик, политические амбиции кадетов взяли верх. Столыпин с горечью признавался министру финансов Коковцову, что все его попытки «привлечь в состав правительства общественных деятелей развалились об их упорный отказ, так как одно дело – критиковать правительство и быть в безответной оппозиции ему и совсем другое дело – идти на каторгу, под чужую критику, сознавая заранее, что всем все равно не угодишь, да и кружковская спайка гораздо приятнее, чем ответственная, всегда неблагодарная работа. Он закончил свою фразу словами: “Им нужна власть для власти и еще больше нужны аплодисменты единомышленников, а пойти с кем-нибудь вместе для общей работы – это совсем другое дело”»[493]. В конце концов, все эти тщетные встречи с кадетами так душевно измотали Столыпина, что он откровенно сказал государю: «Я охотнее буду подметать снег на крыльце Вашего дворца, чем продолжать эти переговоры»[494].

Когда стало ясно, что первая Дума вот-вот превратится в подобие французских Генеральных Штатов 1789 г., царь со Столыпиным идут на роспуск народного представительства. Это был вынужденный шаг: оппозиция попыталась от имени представительной власти опубликовать обращение к стране по земельному вопросу. В нем предлагалось провести отчуждение помещичьей земли, нарушив, таким образом, священный принцип частной собственности. Возникала угроза разрушения социально-экономического фундамента государства.

Переговоры с «прогрессивной общественностью» вновь возобновились сразу же после роспуска Думы. Теперь главным собеседником правительства стали октябристы. Еще в июле 1906 г. Столыпин предлагает лидеру октябристов Гучкову занять пост министра промышленности и торговли, сообщив последнему, что выбор уже одобрен Царем. Но, как и кадеты первой Думы, Гучков и другие общественные деятели вместо активного подключения к созидательной работе начали ставить политические условия и торговаться. Они настаивали на усилении представительной власти, категорически ставили вопрос о снятии всех ограничений в отношении евреев. По сути дела, Столыпин и общественные деятели разговаривали на разных языках: если Столыпин отстаивал интересы национальной России, то Гучков и ему подобные боролись за корпоративные интересы, ориентирующиеся на Запад. Именно тогда Гучков заявил Столыпину: «Если спасать Россию, самого Государя, ее надо спасать помимо его, надо не считаться с этими отдельными проявлениями его желания, надо настоять». Сам же государь, беседовавший с каждым общественным деятелем по часу, отмечал: «Не годятся в министры сейчас. Не люди дела». А в доверительном письме матери заметил: «У них собственное мнение выше патриотизма, вместе с ненужной скромностью и боязнью скомпрометироваться»[495].

Между тем по мере затягивания переговорного процесса взгляды царя и Столыпина на необходимость его продолжения стали расходиться. После того как в Думе прозвучали открытые оскорбления в адрес власти и призывы к насилию, Николай II посчитал дальнейший поиск компромиссов с оппозицией делом обреченным и даже опасным. Жизнь показала правоту государя. Многие из тех, с кем Столыпин вел доверительные переговоры, показали себя с нелицеприятной стороны. Среди тех, к кому Столыпин впоследствии перестал испытывать доверие, были такие недруги царя, как граф С.Ю. Витте, председатель второй Думы Ф.А. Головин, лидер октябристов А.И. Гучков. Тем не менее Николай II до самого критического момента не прерывал контакты Столыпина с общественными деятелями, и не только из-за желания даже в заведомо предрешенной ситуации сохранить нравственный ореол власти, но и в силу своего христианского отношения к врагам. «Нужно любить всякого человека и в грехе его, и в позоре, – говорил Иоанн Кронштадтский. – […] Нельзя смешивать человека – это образ Божий – со злом, которое в нем»[496].