Столыпин. На пути к великой России - Дмитрий Струков

Из духовной практики православия мы можем в общих чертах показать, как рождалось в царе это решение. Царь молитвенно обратился к Богу – не случайны его слова «вы тоже верите, что “сердце царево в руцех божиих”». Потом, после молитвы, государь прислушался к своему сердцу и, чувствуя в нем по-прежнему неспокойствие, решает повременить со столыпинским проектом: «…внутренний голос все настойчивее твердит мне, чтобы я не брал этого решения на себя. До сих пор совесть моя никогда меня не обманывала».

В этом царском выборе не было места мистической самонадеянности или духовной прелести. Государь усиливал свое молитвенное прошение к Богу именно тогда, когда возникала неразрешимая для его совести ситуация, когда надо было отбросить свою самость и всецело отдать себя в руки Божьи, что требовало колоссального напряжения духовных и физических сил.

Подобная ситуация возникла в 1915 году, когда вопреки общественному мнению царь берет на себя личное командование армией. «…Хорошо помню, – вспоминал он в письме государыне эту тяжелую минуту выбора, – что когда стоял против большого образа Спасителя, наверху в большой церкви (в Царском Селе), какой-то внутренний голос, казалось, убеждал меня прийти к определенному решению…»[527]

«Глядя на него у церковных служб, во время которых он никогда не поворачивал головы, – свидетельствовал С.Д. Сазонов, – я не мог отделаться от мысли, что так молятся люди, изверившиеся в помощи людской и мало надеющиеся на собственные силы, а ждущие указаний и помощи только свыше»[528].

Получив через миропомазание на царство печать Духа Святого, Николай II стал обладателем особого небесного дара. Благодаря ему государь не только выдерживал огромное рабочее напряжение, но и был способен объять своей молитвой вверенный ему Богом народ. Внимательность государя к своей душе помогала ему удерживать и приумножать в себе этот Божий дар. Господь, без сомнения, слышал его молитвы, с Его помощью разрешались трудные вопросы государственной жизни.

Отказ царя на предложение Столыпина о смягчении положения еврейского населения не был окончательным. Последовав совету премьера, государь передает решение вопроса Государственной думе, одновременно в административном порядке санкционировав некоторые послабления в отношении евреев. Но и эти незначительные уступки вызвали недовольство Государственной думы и крайне правых элементов.

Надо, однако, отдать должное царскому правительству: несмотря на жесткое сопротивление, оно все-таки начало реформаторское движение в решении еврейского вопроса, и это было движение по нарастающей. Единомышленник Столыпина В.В. Шульгин считает, что разрешение еврейской проблемы мыслилось премьером в контексте укрепления русских начал в экономике страны. «Перед смертью Столыпин носился с мыслью о “национализации капитала”, – отмечал в своих воспоминаниях Шульгин. – Это было начинание покровительственного, в отношении русских предприятий, характера… Предполагалось, что казна создаст особый фонд, из которого будет приходить на помощь живым русским людям. Тем энергичным русским характерам, которые, однако, не могут приложить своей энергии, так как не могут раздобыть кредита. Того кредита, той золотой или живой воды, которой обильно пользовался каждый еврей только в силу …“рождения”, то есть в силу принадлежности своей к еврейству» (общеизвестно, что у евреев уже по роду традиционных занятий, этнической корпоративности и мировым финансовым связям были куда лучшие стартовые условия. – Д.С. )[529]. «Перед Столыпиным и в еврейском вопросе, – отмечает В.В. Шульгин, – стояла задача: органическими мерами укрепить русское национальное отношение настолько, чтобы можно было постепенно приступить к снятию ограничений… Таков, вероятно, был скрытый смысл “национализации капитала”»[530]. Но построить «мост к еврейству», сетовал В.В. Шульгин, Столыпин не успел[531].

Решение еврейской проблемы стало теперь вопросом времени и зависело от роста национального самосознания коренного русского населения. Пока же общество не переболело этой болезнью, царь и Столыпин на персональном уровне показывали свое неприятие антисемитских настроений, о чем свидетельствуют их последние совместные распоряжения, отданные за несколько часов до смертельных выстрелов в киевском театре. Так, запрет попечителя Киевского учебного округа на участие учащихся-евреев в качестве зрителей во время шествия государя с крестным ходом вызвал негодование и императора, и премьера. Столыпин сделал строгий выговор виновному лицу в следующих словах: «Его Величество крайне этим недоволен и повелел мне примерно взыскать с виноватого. Подобные распоряжения, которые будут приняты как обида, нанесенная еврейской части населения, нелепы и вредны. Они вызывают в детях национальную рознь и раздражение, что недопустимо, и их последствия ложатся на голову монарха»[532].

Государь, как мог, смягчил этот неприятный инцидент. На следующий день он вместе со Столыпиным встречает еврейскую депутацию и с благодарностью принимает из рук главного киевского раввина подарок – священную Тору.

Примечательно, что среди немногих людей, которым умирающий Столыпин успел высказать чувства сострадания и жалости, были два еврея: случайно раненный во время покушения скрипач из оркестра и убийца Д. Богров.

После рокового выстрела еврейская община Киева выразила открытое негодование совершенным преступлением. «Киевское еврейское население, – сообщалось в телеграмме на имя генерал-губернатора Ф.Ф. Трепова, – глубоко возмущенное злодейским покушением на жизнь… П.А. Столыпина, собралось во всех молитвенных домах и вознесло горячие Господу Богу молитвы о скорейшем и полном его выздоровлении»[533]. Телеграмму от имени киевских евреев послали раввины А.Б. Гуревич, Ш.Я. Аронcон, Я.М. Алешковский.

Чтобы предотвратить еврейские погромы и провокации, вызванные убийством Столыпина, заместитель премьера Коковцов с одобрения Николая II принимает чрезвычайные меры. В Киев были введены казачьи полки, а губернаторам, чьи губернии находились в черте еврейской оседлости, было указано принять дополнительные меры безопасности, вплоть до применения оружия в защите евреев[534]. Это еще раз доказывает, что царь и правительство в еврейском вопросе оставались на позициях христианского гуманизма.

Подчеркнем: третьеиюньские события и политика в отношении евреев являют собой не исключение, а принцип религиозно-нравственной ориентации царя и Столыпина в ситуации двойных стандартов и политической безысходности. Именно в Боге Николай II и его премьер обретали твердость и силу, находили единственно верный и разумный путь из социального тупика. «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам» (Мф., 7, 7).(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});