Этюды о Галилее - Александр Владимирович Койре

В отличие от Коперника, который различал «естественное» движение Земли и всякое «насильственное» движение вещей, которые на ней находятся, Бруно явно их смешивает. Движение на Земле происходит по аналогии с движением, происходящим на корабле, скользящем по поверхности воды: здесь так же движение целого корабля не производит никакого эффекта на отдельные движения,

потому что существует различие между движением корабля и движением предметов, находящихся на корабле416, и если бы это не было верно, из этого следовало бы, что, когда корабль бежит по волнам, было бы невозможно бросить какой-нибудь предмет по прямой линии с одного края корабля на другой, и было бы невозможно, чтобы кто-либо сумел совершить прыжок и приземлиться ногами в том же месте, в котором он подпрыгнул417.

Это совершенно точно следует из аристотелевской теории, хотя последователи Аристотеля отказываются выводить или признавать это следствие. Что касается Бруно, он развивает аналогию между движениями, происходящими на корабле, и движениями, происходящими на Земле: они совершаются совсем не так, как того желал Аристотель, поскольку

[В]се вещи, находящиеся на Земле, движутся вместе с ней418.

Явления, о которых гипотетически рассуждает Аристотель – о том, что подброшенные предметы «задерживались» бы, падая западнее и т. п., – могли бы иметь место, только если источник движения (камня) был бы внешним по отношению к Земле.

Конечно же, если бы419

какой-то предмет был брошен на Землю из внешнего по отношению к Земле места, (этот предмет) вследствие движения Земли терял бы прямолинейность (своего движения), как это случилось бы на корабле, когда он плывет по течению: если кто-то стоящий у реки бросит камень прямо в направлении корабля, он промахнется, причем настолько, насколько быстро движется корабль. Но пусть некто стоит на борту корабля, который плывет сколь угодно быстро, тогда он не промахнется мимо цели. Так что камень или любой другой тяжелый предмет, брошенный с мачты к точке, расположенной у подножия этой мачты или в любой другой части трюма или судна корабля, будет следовать туда по прямой линии. Так же как если некто находящийся на корабле бросит камень вертикально к вершине мачты или к марсу, то этот камень упадет вниз по той же линии, как бы ни двигался корабль, при условии что он [корабль] не качается.

Мы ясно можем видеть, в чем состоит новизна рассуждения Бруно по сравнению с Коперником: тела, находящиеся «на Земле», участвуют в движении Земли вовсе не потому, что они причастны ее «природе», а просто-напросто потому, что они «на ней», точно так же как тела, находящиеся «на корабле», участвуют в его движении; это значит – и, между прочим, Бруно говорит об этом, – что речь уже не идет об участии в «естественном» движении, а о движении вообще, о принадлежности движущегося тела некой механической системе. Это понятие механической системы – группы тел, объединяемых общим движением, – лежащее в основе рассуждения Бруно, не присутствовало в физике Аристотеля.

Аристотель изображает движение как зависящее от или исходящее из «природы» предмета; он рассматривал его как перемещение от места А в некоторое иное место В; эти «места» он изображал как определенные положения по отношению к центру и окружности Космоса. Отсюда следует, что из данного местоположения для определенного тела может быть лишь одно «естественное» движение. Для Бруно это означало, что Аристотель мыслит «места» как нечто внешнее по отношению к физической системе Земли. Ведь, с точки зрения Бруно, «места» определяются не по отношению к Космосу, а по отношению к той или иной механической системе. Поэтому одно и то же «место» может принадлежать разным механическим системам, и тела, которые в них входят, могут производить совершенно различные движения, в зависимости от того, к какой системе они принадлежат. Это следствие, от которого любой последователь Аристотеля отшатнулся бы в ужасе, утверждается Бруно expressis verbis420.

Итак, – говорит он нам, – представим себе двоих мужей; один на борту плывущего корабля, другой за бортом; пусть оба держат руку в одной и той же точке в воздухе, и пусть из того самого места в одно и то же время один из них роняет камень, и другой тоже роняет камень, не толкая их при этом; камень первого, нисколько не отклонившись от вертикальной линии, приземлится в изначально определенном месте, а камень второго окажется сместившимся назад. Это объясняется не чем иным, как тем, что камень, выпавший из руки того, кого везет корабль и кто вследствие этого движется вместе с кораблем, обладает определенным сообщенным качеством, которым не обладает другой камень, выпавший из руки человека, стоящего за бортом корабля; и это несмотря на то, что оба камня имеют одинаковый вес и, если они падают – по мере возможности – из одной точки и претерпевают одинаковый толчок, они должны были бы пересечь одинаковое пространство. Мы не можем дать этому различию никакого объяснения, кроме того, что вещи, связанные с кораблем некими узами или же подобной принадлежностью, движутся вместе с ним и что один из камней – тот, что движется вместе с кораблем, несет с собой качество двигателя, в то время как другой камень не причастен к нему. Отсюда совершенно ясно, что камень не получает способности следовать по прямой линии ни от точки начала движения, ни от точки, в которую он следует, а от действия качества, которое ему было передано. И именно этим обусловлено все различие. Этого мне показалось достаточно, чтобы ответить на вышеупомянутый аргумент.

Бруно, конечно же, не ошибался – по крайней мере не полностью. Идеи импетуса – качества