Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект - Яков Ильич Корман

да терпеть!». И в обеих песнях он «плюется»: «Я грязью из-под шин плюю / В чужую эту колею» = «Всё плевался он, пока / Не хлебнул из родника» (АР-13-108). Плюется же он потому, что «хлебнул горя», которого «не бывает горше» (следом встречается еще один синонимичный образ: «Пей отраву, хоть залейся, / Благо денег не берут»; а хлебнул горя он и в другой лагерной песне — «Баньке по-белому»: «Наглотавшись слезы и сырца…»). Поэтому в «Погоне» (1974) он говорит: «Toj^^^o я гпроглочу вместе с грязью слюну…» (причем дальше упоминается та же отрава: «Дождь, как яд с ветвей, / Недобром пропах»), а в «Куполах» (1975) он вообще скачет по колена в грязи: «Грязью чавкая жирной да ржавою, / Вязнут лошади по стремена» /5; 63/, «Это что за держава такая? / Не Россия ли эта страна?» /5; 359/. Сравним с «Русскими плачами» (1974) А. Галича: «Да была ль она, в сущности, / Эта Русь на Руси? <.. > Переполнена скверною / От покрышки до дна».

Вскоре после «Разбойничьей» пишется «Мореплаватель-одиночка» (1976): «Не однажды с ним беседовал родитель / И, как взрослому, втолковывал ему: / “Ваша тяга к одиночеству, простите, / Приведет вас обязательно в тюрьму'”»6™ И это предсказание в полной мере осуществилось в «Разбойничьей»: «Он пошел, и жизнь пошла / По кривой дороге, / Та дорога привела / Прямиком в остроги» /5; 364/.

Однако сам «мореплаватель-одиночка» отеческое предостережение не воспринял всерьез: «Да не век остаться светлым денечку, — / Стал папаше отвечать делово, — / Входишь в камеру, простите, одиночку, / А она тебе — совсем ничего» (АР-10-135). Между тем в «Разбойничьей» ему пришлось убедиться в обратном: «А в остроге — мать честна! — / Ни пожить, ни выжить» /5; 363/.

Причем эту тюрьму лирическому герою напророчил не только «родитель», но и «родительница»: «В младенчестве нас матери пугали, / Суля за ослушание Сибирь, грозя рукой, — / Они в сердцах бранились и едва ли / Желали детям участи такой» (1977). И именно так всё произошло: «А мы пошли за так на четвертак, за ради бога, / В обход и напролом, и просто пылью по лучу… / К каким порогам приведет дорога? / В какую пропасть напоследок прокричу?». Сравним в «Разбойничьей»: «Он пошел, и жизнь пошла / По кривой дороге, / Та дорога привела / Прямиком в остроги». Поэтому «сколько веревочка ни вейся — / Все равно совьешься в кнут'», а в черновиках песни «В младенчестве нас матери пугали…» герои скажут: «Доверясь указанию компаса, / Мы шли наверх, на север, по крику, по кнуту» /5; 502/. То есть конвоиры гнали заключенных, как погонщики гонят стадо. Впервые этот мотив встретился в стихотворении 1960 года: «Пожаром сожженная жизнь прожита, / Избита жестокой нагайкой» («Закручена жизнь, как жгуты из джута…»/1; 323/).

Аналогом острога из «Разбойничьей» является гербарий из песни 1976 года. Поэтому между ними также имеется много общего: «Ах, родная сторона! <…> Гнойным ветром сволокло / Прямиком в остроги»[2267] [2268] = «Вот и лежу расхристанный, / Распяленный, гнию» (АР-3-14), «В моем родном гербарии…» (АР-3-18); «Впору лечь да помереть» (АР-13-114) = «Мне впору хоть повеситься» (АР-3-6); «Тут на милость не надейся» = «Какое там прощение / Навозной голытьбе!» (АР-3-18) (с этой же голытьбой идентифицирует себя автор и в первой песне: «Встал с отборной голытьбой / На большой дороге»; АР-13-116); «Стиснуть зубы да терпеть!» = «Всё слюбится да стерпится»; «Ты не вой, не плачь, а смейся» = «Мы вместе выли волками» (АР-3-14); «Принялись за молодца / Круто да забористо» /5; 361/ = «Берут они не круто ли?!»; «Ну а горя, что хлебнул, / Не бывает горше» = «Мы вместе горе мыкали»; «Хлещут, бьют кого хотят!» /5; 362/ = «Все проткнуты иголками» (а иголки — это те же шипы да тернии, которые «выпадали молодцу» в «Разбойничьей»); «Как гусей она секла / Тонкой хворостинкой!..» /5; 361/ = «Когда в живых нас тыкали / Булавочками колкими…»; «А в остроге бредни-то / К ночи злей да муторней» (АР-13-106) = «Я злой и ошарашенный / На стеночке вишу» (заметим, что на «бредни» поэт уже сетовал в наброске 1972 года: «И сегодня, и намедни / Только бредни, только бредни, / И третьего тоже дни — / Те же бредни, всё они!»; АР-2-12); «Я, мол, казни, не просплю» = «А там

— хоть на три гвоздика» (в первом случае говорится о казни через повешенье, а во втором — через распятие); «Зельем поят люди вдоволь» (АР-13-110) = «Ко мне гурьбою движутся / Мои собратья прежние — / Двуногие, разумные…»; «Он обиды зачерпнул» = «Но в горле горечь комом». Однако в концовке «Гербария», вырвавшись на свободу, герой скажет: «А я — я тешусь ванночкой / Без всяких там обид».

Многие мотивы из «Разбойничьей» два года спустя перейдут в «Письмо с Канатчиковой дачи» (1977): в первой песне героя заключили в острог, а во второй — «вся закрытая больница / У экранов собралась»[2269] [2270].

В обоих случаях героев травят: «Пей отраву, хоть залейся!» = «Поют здесь отравой сущей» (С5Т-4-255); подвергают гонениям: «Гонит неудачников / По миру с котомкою» = «Тот — сбежавший, тот — изгой» (С5Т-4-253); и репрессиям: «Кто былинкой тонкою / Гнется, словно молится? / По миру с котомкою — / Это ли для молодца?» (АР-6-168) = «Пусть ремни и полотенце / И согнули нас в дугу»621; «Принялись за молодца / Круто да забористо» /5; 361/ = «Привязали всех и колют»622

В «Разбойничьей» дается совет: «Ты не вой, не плачь, а смейся, — / Слез-то нынче не простят». Однако и вой, и плач повторятся в «Письме», поскольку жизнь в Канатчиковой даче (то есть в том же остроге) невыносима: «Населенье всех прослоек / Воет, даже параноик, / Даже он — великий стоик — / Плачет: “Гибнем задарма!”» (С5Т-4-257). Между тем герои принимают репрессии стоически: «Стиснуть зубы да терпеть!» = «Началось — держись, наш брат!» (АР-8-45), — хотя чувствуют тяжесть на душе: «Ночью думы муторней» = «Нам бермуторно на сердце / И бермутно на душе»,

— и понимают, что в такой ситуации не удастся «ни пожить, ни выжить» /5; 65/, а остается лишь «уколоться / Или лечь да помереть» (С5Т-4-255). И поскольку в первой песне нельзя пожить, во второй будет сказано: «Мы от жизни выходные» (С5Т-4-253) (а в