Золотой век - Евгений Игоревич Токтаев

Писец не ответил.

Менна встал, медленно подошёл к дворцовой новинке Пер-Рамсеса, окну, искусно вырезанному из песчаника. Через прорези, сформированные крестом Анх, знаком жизни, и крыльями соколов пробивались лучи солнца. Верховный Хранитель долго молчал.

— Герой должен быть один, — тихо сказал Пентаура.

Менна скрипнул зубами. Постоял ещё немного, будто не зная, куда себя деть, а потом удалился. Царевич и писец проводили его взглядами, а затем вернулись к своему занятию.

— Вот этих нечестивцев давай сюда, — сказал Хаэмуасет, — их как будто свои из воды вытаскивают.

Менна медленно шёл по длинному переходу-колоннаде между дворцовыми зданиями. Задумчиво разглядывал стену, барельеф, расписанный яркими красками. Художники изобразили здесь поход Величайшего Сети в Яхмад «по путям Хора». Под громадной фигурой фараона на колеснице ютились надписи, названия взятых им крепостей. В их числе и Кадеш. Не покорившийся сыну, он в своё время сдался отцу, чтобы снова отпасть, едва великий Сети утомился. Так всегда поступали народы нечестивых стран — надеялись, что новый фараон окажется слабее предыдущего.

Ну и как? Сбылись их ожидания?

Перед колесницей Сети во множестве толпились ничтожные в сравнении с ним фигуры чужеземцев. У каждого за спиной связаны локти. Ни одного воина ремту не стояло позади фараона. Он в одиночестве победил всех этих жалких хазетиу.

Аменеминет подумал вдруг, что по пальцам может сосчитать виденные картины сражений, где Величайшего, сокрушающего многочисленных врагов, сопровождали другие воины ремту. И никогда это прежде не вызывало недоумения, а тем более обиды. Таков порядок вещей. Фараон — воплощение Хора Хранителя.

Так почему же сейчас на душе скребут кошки? Потому, что он участвовал в битве и собственными глазами видел, как всё было на самом деле?

Его величество пожелал считать, что «неверные воины покинули его». Дабы оправдать отступление и недостижение целей похода? На рисунках Сапинеба из скошенных врагов можно снопы вязать, а надписи будут содержать упрёки. Вроде и победил, а если подумать…

Но если взглянуть с другой стороны?

«Я не обманывал там, где обитают две истины».

«Я не выставлял своё имя для почестей».

Уже здесь противоречие, не говоря о прочих грехах, требующих оправдания.

— Поистине, тяжесть опахала не сравнить с Двойной Короной, — пробормотал Аменеминет.

И опахало-то, что ни день, то неподъёмнее становится. Никогда Менна не забивал себе голову вещами, которые не исчезали теперь из мыслей Аменеминета.

На лестнице, что вела в покои, где он ежедневно в полдень давал отчёт фараону, Менна догнал невысокого полноватого мужчину. Чати Пасер тоже торопился к Величайшему. Он пыхтел, опираясь на посох и обливался потом.

— Живи вечно, достойнейший! — приветствовал его Менна, — позволь подать тебе руку?

— Благодарю, достойнейший, но право слово, не стоит, — отказался Пасер.

Иные только и рады достатку и знатности рода, возможности не утруждать себя вовсе или хотя бы облегчить бремя телесной оболочки. Но только не Пасер. Никогда он не воспользуется помощью слуг. Всё сам. Всегда.

Рамсес только что посетил женский дом и пребывал в благодушном настроении. Доклад чати о расходах и доходах Дома золота и серебра он слушал вполуха. Отчёт сей перед фараоном должен бы держать «Смотритель царских кладовых», но он заболел. Менна подумал, что скорбный животом хери-ведья свой отчёт обычно читал, а Пасер говорил без папируса, по памяти перечисляя просто какое-то чудовищное количество цифр. Без запинки.

Рамсес покивал и жестом дал понять, что всем доволен. Заговорил Менна. Пожаловался на задержку с постройкой двух новых барж для обелисков, что допустил хери-хенит[74] Меджеди. Менна с ним лаялся накануне. Хотя Знаменосца Великой Зелени тоже можно понять. Ему бы нести стражу в тростниках, а лучше какой-нибудь Тисури осаждать, а он вместо боевых ладей камневозы строит.

Менне показалось, что про обелиски Рамсес слушал внимательнее. Он уже давно заметил, что Величайший стал сильнее интересоваться строительными делами, нежели иностранными.

Что ни скажи, ответ один — «реши сам, Менна». Нет, это, конечно, хорошо, но как-то странно. Непривычно. Аменеминет не мог припомнить, чтобы брат так много внимания уделял заупокойному храму. Хотя, по правде, он понятия не имел, чем Анхореотеф занят в большей степени. Жизнь брата протекала где-то там… в стороне от кабаков.

Стоит ли говорить про дела в Ра-Тенну?

— Реши с Меджеди сам, Менна. Только миром, от вашей войны у меня голова болит. Я доволен сказанным, вы свободны.

Да, наверное, не стоит.

И вот тут он об этом пожалел.

— О, Величайший, да живёшь ты вечно, — поклонился Пасер, — прости, что лезу не в своё дело, но, как видно, Верховный Хранитель забыл упомянуть о небольшой проблеме.

— О какой? — спросил Рамсес.

— На днях стало известно о волнениях в стране Моав,[75] — ещё ниже склонился чати.

Он посмотрел на Менну, как бы говоря: «Ну, а дальше ты».

— Волнения? — спросил фараон.

Менна скрипнул зубами.

— Есть основания полагать, что там мутят воду люди Меченры.

— В стране Моав?!

Удивление понятно. Если так пойдёт, где «волнения» возникнут дальше? В Хазете?

Аменеминет смотрел на Рамсеса. Год назад в похожих обстоятельствах тот метал молнии, совсем, как главный бог нечестивцев, а ныне… поджал губы.

И этот новый Сессу сына Уннефера всё равно не удивлял. Слишком хорошо они знакомы.

Рамсес не хочет воевать. Менна давно это почувствовал. Вовсе не по причине забывчивости он умолчал о восстании.

Рамсес прошлый уже планировал бы поход. Рамсес нынешний вопрошающе взирал на Верховного Хранителя. Он ждал предложения. Решения.

— Я думаю, там всё можно решить наёмниками, — сказал Менна, — за глаза хватит. Доносят, что пока лишь покраснели угли и пламя заниматься не спешит. Урхийя справится один.

— Прости меня за дерзость, о Величайший, — вновь заговорил Пасер, — я далёк от ратных дел, но, как мне кажется, здесь пока нет потребности в отправке воинов.

— Что ты предлагаешь? — спросил Рамсес.

— Могучий Анхореотеф, да будет голос его правдив, — Пасер поклонился Менне, — нередко вспоминал, что при дворе Величайшего Менхеперра любили говорить: «Стрела и яд никогда не подводят». Я думаю, таким образом проблему можно решить и сейчас, раз пламя ещё не разгорелось, как выразился Верховный Хранитель.

— Что скажешь? — спросил друга детства Рамсес.

— Высокий чати прав, — поклонился Менна, — я решу эту проблему. Смутьяны умрут.

— Да будет так, — расслабленно сказал Рамсес, — вы свободны.

Покинув покои фараона, они задержались на краткий миг. Взглянули друг на друга. На лице Пасера Менна не видел ни тени улыбки или какого-либо ликования, превосходства. И оттого его лишь сильнее захлёстывало раздражение.

* * *

На следующее утро Пентаура заявился