Золотой век - Евгений Игоревич Токтаев

со своего места и указал на странное украшение, три золотых мухи на цепочке, которое висело на шее у троянца. И начал объяснять, якобы для жены и Аллавани:

— Смотрите, что у него. Это вещь ценная, но не столько по весу, сколько по значению. То награда, кою царь мицрим дарует своим наилучшим воинам. Выходит, троянец оказался куда сильнее, чем сам прославленный Анхореотеф!

— Ещё я не сказал, что лучшего певца и не слышал нигде, — продолжал Хастияр, — ни в стране Хатти, ни за её пределами.

— Хастияр, ты хочешь, чтобы мы на слово тебе поверили? — улыбнулась Пудухепа, — пусть он споёт!

Ну, и как петь после таких речей? Одна половина Хеттору возликовала от похвал, а другой захотелось с досады кое-кому по роже заехать. Вот только непонятно, кому сильнее — посланнику, что притащил сюда, или этому чванливому юнцу, что облил поносными речами.

Но, деваться некуда. Отступать поздно. Что ж, чуть-чуть позора и всё закончится. Вот достойная кара богов для тех, кто желает пустой славы.

С подобными мыслями, желая оказаться сейчас даже не Трое, а где-нибудь на краю света, Хеттору начал петь. Слова он сочинил сам, когда вернулся домой после великой битвы.

Ну, а волнение и буря самых различных, противоположных и не сочетаемых чувств, придала его голосу такой силы, какой парень и сам от себя не ожидал.

— Поехал троянец из дома далёко,

Запряг в колесницу коней вороных…

Хеттору продолжал петь, он постепенно начал понимать, зачем посланник решил выбрать из его песенок именно эту. Но, он продолжал, постепенно песня увлекала его за собой.

— Напрасно невеста его молодая

И ночью и утром глядела на юг,

С войны с фараоном его ожидая,

Но дома беда приключилась с ней вдруг…

Тут уже Хастияру стало стыдно за себя, ибо как они вдвоём не бились над рифмою, местами выходило ужасно[71]. Ну, что поделать, хоть языки, на которых говорили и хетт, и троянец были похожи, стихи на лувийском посланник писать не умел.

Но гости не особо вслушивались в стихотворный строй. Их увлёк сюжет, стало любопытно, что дальше будет. А там события набирали обороты. Пока герой воевал, его невесту родня насильно, против воли, выдала за богатого купца. Как девушка не умоляла их, родственники поступили против обычая. Так возлюбленная троянского героя оказалась в дальних краях, в плену у немолодого мужа.

Но тут закончилась война и парень вернулся обратно:

— Когда же с победой из битвы вернулся,

В которой трусливо бежал фараон…

Тут уже проняло даже самого лабарну. Муваталли даже привстал с кресла, чтобы рассмотреть поближе троянского певца.

— Парень далеко пойдёт, молодец, — сказал великий царь.

— Да я его прибью дома за подобные шутки, — мрачно сказал Первый Страж.

— Кого, троянца? — не понял Муваталли.

— Нет, сына своего.

— Напрасно ты так говоришь. Он молодец, такого отличного певца разыскал. И воин славный. Нет, ты только послушай! С таким-то голосом. Дома-то все девки его, не иначе.

Пудухепа жестом подозвала одного из слуг мужа и что-то шепнула ему на ухо.

Хеттору продолжал петь, он чувствовал, что всё оказалось не таким позорным, как он подумал сначала. Слушатели оказались благосклонными. А вот для героя песни наступили печальные дни. Ведь возлюбленная оказалась не где-нибудь, а за морем, в далёкой Аххияве. Тогда герой собрал приятелей, всегда готовых помочь восстановить справедливость. Отправился с ними за море, и похитил собственную невесту. Украл её у мужа и привёз обратно, домой, в Трою.

— Вернёмся домой мы, моя дорогая,

— Нас примет обратно Вилуса родная…

Окончание песни потонуло в восторгах слушателей. Гости выражали восхищение, как умели. Больше всех старался великий царь. Ещё бы, как ни окончилась война с фараоном на самом деле, отныне будут петь песни о ней, только как о великой победе. Это Муваталли представлял себе очень хорошо.

Ещё не успели стихнуть приветствия, не успел Хеттору толком прийти в себя после внезапно свалившейся на него славы, встала Пудухепа и подошла к певцу.

— Благодарю тебя! Ты лучший, кого я слышала. Пусть с тобою всегда будет милость богов и удача. А поскольку ты храбрый воин и прекрасный певец, я сделаю тебе подарок. Ведь, все, кто понаехали в Хаттусу, должны поддерживать друг друга. Ты герой и о героях песни сочиняешь! Вот мой тебе дар!

После её слов слуга внес в залу нечто, завёрнутое в вышитую ткань. Пудухепа взяла свёрток, развернула и протянула троянцу.

Подарок оказался лирой. Прекрасным изделием искусных мастеров. Лира была вырезана из цельного черепашьего панциря. Сквозь него была протянута золотая нить, которая образовала изящные узоры. В тени кедровых веток разлеглись два льва.

К Хеттору подошёл посланник и, расчувствовались, обнял. Поздравил с победой.

— Ну, ты и гад, — только и сказал ему Хеттору, — хоть бы предупредил.

— Всё это из-за женщины, — Хастияр наклонился к нему поближе и пояснил, — мы обязаны были её защитить от оскорблений одного болвана.

Троянец мельком взглянул на Пудухепу, которая стояла рядом и сияла от счастья, ярче, чем золотые цепочки на её груди и в волосах.

— Я не завидую её врагам, — только и сказал он.

Но Пудухепа продолжала улыбаться, хотя прекрасно слышала его слова. Потому и сказала громко, так, что весь зал услышал:

— На лире есть узор, он нарисован не просто так. Здесь кедры моей родины и львы Хаттусы. Они тебе удачу принесут! И клянусь Богиней, твоё имя теперь уж точно не забудут!

Глава 8. Герой не должен быть один

Год после битвы при Кадеше, Пер-Рамсес

Брат был последователем знаменитого чати Рехмира, правой руки великого Тутмоса Менхеперра. Книгохранилища содержали десятки поучительных свитков о его жизни и почтенный Уннефер с малолетства «скармливал» их обоим сыновьям. Вот только Анхореотеф впитывал учение, как губка, а Аменеминет отлынивал.

Рехмира слыл ранней пташкой. Едва розовели пилоны Ипет-Сут[72] под лучами юного Хепри, как всемогущий чати уже прогуливался по сонным улицам Уасита. Разговаривал сам с собой и обдумывал многочисленные дела. Когда иные высокородные, никем не принуждаемые к работе от зари до заката, ещё только садились за утреннюю трапезу, Рехмира успевал сделать множество дел.

Анхореотеф брал с него пример и старался работать с раннего утра. И голова лучше соображала, да и солнце жарило ещё не так жестоко. Около полудня он позволял себе отдохновение и потом