Полукровки - Стивен Грэм Джонс

– Мы можем просто… – сказал я, вспомнив какие-то детали побега из тюрьмы, которые увидел в каком-то вестерне сорокалетней давности, но Либби указала подбородком на высокую нажимную рукоятку двери, сказав:

– Это старый трюк твоего деда.

– Что? – спросил я, схватив рукоятку обеими руками.

– Пусть крайним окажется кто-то другой, – сказала она, и с этими словами я разом открыл дверь.

Медведь не выскочил сразу, как мы ожидали.

Либби погремела цепью, приглашая его.

Ничего.

Но внутри возникло какое-то шевеление. Он сопел. Он ждал.

– Прости, – сказала ему Либби, самой мысли об этом, а затем, на двух ногах вместо четырех, как сделал бы я, если бы мог, она поднялась по пандусу и вошла в эту темноту.

Медведь набросился на нее сразу же, оттеснив и ее, и цепь назад, в грязь, пыль взметнулась вокруг клубом.

Это был не черный медведь с юга, которых мы знали. Этот медведь был раза в два крупнее и скорее золотистый, чем бурый. Медведь цвета крекера из передач о природе.

Он весил как молодая лошадь, наверное. Как мотоцикл.

И я уже не видел Либби под ним.

Я завопил, я нес не знаю что – в эту ночь я мог потерять всю свою семью, чего не должно было случиться еще много лет, – и, может быть, шестью секундами позже, медведь выгнул спину, как кот, и встал, ревя от оскорбления.

На земле, где была женщина, валялось сейчас нечто иное.

Либби стояла на четвереньках, еще не совсем волк, но очень близко к этому. Когда на ее хребте пробилась шерсть, она встала дыбом, и она все еще была обмотана цепью. Только кончики ее пальцев касались земли, и она вертелась, громко рыча, прозрачная слюна капала вниз, словно в ней больше ничего не было.

Судя по тому, как медведь тоже смотрел на нее, я понял, что это не просто схватка ее и зверя. Это была схватка видов. Этому медведю не надо было видеть или чуять хоть раз в жизни настоящего вервольфа, чтобы запомнить его. Он узнал его по вековому нашему противостоянию за домашний скот. От медведей, бродящих по одной стороне вырезанной войной деревни, вынюхивая еду, и вервольфов, крадущихся с другой стороны, неспешно, осторожно ставя лапы, поскольку земля взрывалась.

Давным-давно Даррен сказал, что волки и медведи не предназначены для сосуществования. Но я думал, что он говорит о полицейских штата.

Но этот медведь все знал.

Он напал на Либби всем, что у него было.

Вместо того чтобы встретить его в лоб – я знал, что она так хотела, – как ей велели ее инстинкты, вместо того, чтобы вцепиться ему в глотку откуда-то снизу, из-под всей этой шерсти с учетом его роста, Либби отступила в сторону, но вцепилась в спину медведя, словно пытаясь взгромоздиться на него, только вот теперь она снова становилась человеком.

Потому что ей были нужны руки.

Потому что вервольф не может держать цепь.

Либби обмотала ее вокруг толстой медвежьей шеи, ее колени вдавились в его затылок, и она туго затянула ее, на ее руках от усилия выступили жилы, выступили все вены на ее шее, из носа, рта и глаз пошла кровь из-за слишком быстрого обращения в человека после того, как она и до конца-то не обратилась.

Медведь врубился, но понял, что может стряхнуть ее о бок вагона, навалившись достаточно сильно, чтобы тот подскочил на подпорах. Раз, два, как борец в телевизоре.

У медведей, однако, лапы короче, чем руки у борцов. Борец может стянуть тело со своей спины, швырнуть на канаты.

Медведь может только царапать. А у этого медведя даже когтей больше не было.

Для драки с пьянчугами в загоне у бара когти не нужны. Как и клыки, как оказалось.

Вот почему у Либби было время на обращение. Вот почему у нее все еще оставалось лицо.

Через четыре-пять минут медведь постепенно начал замедляться, спотыкаться. Наверное, его легкие горели как кузнечные горны.

Через семь минут в одном из его глаз лопнул капилляр, затем другой. Огромный медведь повалился вперед как гигант – каким и был.

Либби перекатилась. Положила руку на нос медведя.

Он все еще дышал.

В конце концов, и она вздохнула.

Она стерла моей рубашкой кровь с лица, но та все еще сочилась. Руки ее тряслись.

– Сядь, – сказал я ей, думая, что сделал бы Даррен, чтобы это безумное предприятие сработало.

Наименее подходящую вещь, понял я. Наименее вероятную, наиболее магическую.

Наименее подходящей и наиболее магической вещью был выброшенный старый «Битл» [29] в траве. Если бы это был «Корвайр» [30], которые люди продолжают хранить вопреки всему, моя идея не имела бы и шанса. «Битлы» похожи на площадки на колесах. Можно взойти прямо сзади и пройти до носа без необходимости высоко поднимать ноги.

Я решил, что капот более ровная платформа, чем задок.

Я обмотал одним концом троса передние лапы медведя, а другой конец зацепил за «Импалу» и подтащил медведя к носу «Битла», где мне пришлось отцепиться от «Импалы» и изменить положение, затем снова зацепиться за сцепной шар. Трос давил на «Битл» так, словно хотел разрезать его пополам. Но медведь столько не весил. Пара рывков взгромоздила его на капот «Битла», и еще один подтянул его на крышу. Два окна побелели, прежде чем рассыпаться осколками. Оставалось только отцепить трос от «Импалы» и припереть ею пассажирскую дверь «Битла», запихнув медведя в бесконечный багажник.

Мы обмотали медведя и багажник тросом несколько раз, завязывая его как могли.

– Их обычно перевозят вот так? – сказал я, оглядываясь в поисках запаса транквилизаторов в баре.

– Некогда, – сказала Либби, неспособная до сих пор говорить законченными предложениями. – Ты ведешь.

Я отвез нас тремя съездами севернее. Наши фары смотрели в небо из-за веса медведя. Я ехал по указаниям Либби к синагоге.

Я загнал машину задом прямо на стриженую траву и сквозь стриженые кусты, прямо к мертвой женщине за желтой стоп-лентой и прожекторами. Я не знал, где была полиция. Если только Даррен не обратился и не вызвали подкрепления.

Только не сейчас, повторял я словно молитву.

Просто дай нам несколько мгновений.

Мы перевалили медведя насколько могли через край багажника, затем залезли позади него и вытолкали остальное наружу ногами.

Он просто лежал там, отсыпаясь в очередной свободный момент.

Либби взяла руку мертвой женщины, намазала кровью нос медведя.

Морда медведя дернулась, узнавая кровь.

– Звони им, – сказала Либби, толкая меня в синагогу.

У меня не было времени вести себя тихо. Я выбил стекло