Восемь недель - Хулина Фальк

здесь будет парень, о котором там написано. У него есть только один шанс на это, я имею в виду желать чего-нибудь на фонаре в Германии. А может и нет. Кто вообще знает? Но в следующем году его не будет со мной, чтобы загадать еще одно желание. И, видите ли, он один из самых важных людей в моей жизни, хотя я знаю, что он не будет в ней навсегда. Я желала ему много хорошего за последние пару лет, поэтому теперь прошу тебя исполнить его желание.

Должно быть достаточно хорошо, верно? Или это слишком очевидно?

Честно говоря, я даже не понимаю, почему меня так волнует, что Аарон может это прочитать. А потом он узнает, что я хочу для него самого лучшего. Большое дело. Это не означает, что я хочу иметь с ним серьезные отношения. Хоть я и хочу быть с ним в отношениях, но он этого не знает. И я очень сомневаюсь, что, исходя из простого «Надеюсь, у него все хорошо», он когда-либо сможет это сказать.

— Это очень длинное желание, — поддразнивает Аарон через некоторое время. — Ты пишешь уже целую вечность.

— Нет. Две минуты, максимум.

Как только мы записали наши пожелания, к нам внезапно подходит отец. Он смотрит на моего фальшивого парня с любовью, но полностью игнорирует мое существование. Как он делал большую часть времени, чтобы мы не начали кричать друг на друга.

Он протягивает мою куртку Аарону, как будто действительно не видит меня поблизости. Не буду врать, это как-то раздражает. Да, я почти никогда не разговариваю с собственным отцом, только в случае необходимости… но ему не обязательно вести себя так, будто меня не существует, не так ли?

— Не простудись, сынок, — говорит он, кивая Аарону. Наконец, мой отец смотрит на меня, но напряжение между нами, когда наши взгляды встречаются, кажется, усиливается с каждой секундой, когда он стоит там. Уголок его рта дергается, как будто он хочет что-то сказать, но просто не знает, что мне сказать.

Пока он, кажется, не находит пару слов.

— Не напивайся сегодня вечером, София.

— А что, если я это сделаю? — Потому что я склонна напиваться каждый год в этот день. Это проще, чем иметь дело с внутренней войной.

Я могла бы быть одной из тех девушек. Бля, я могла бы быть на месте Ники. Остальные девочки были ранены и встревожены, но они совершенно не помнят своих воспоминаний о тех днях, когда их не было. Я бы предпочла не думать о том, что могло бы случиться со мной, если бы я осталась с ними, и я не могу не чувствовать вину за то, что выбралась из всего этого целой и невредимой.

Это было одно крошечное решение, которое я приняла. Слушала, что сказал мой отец, несмотря на то, что сильно злился на него за то, что он не позволил мне остаться с друзьями. Если бы я ослушалась…

— Тебе всегда приходится делать прямо противоположное тому, что я говорю?

— Да, — отвечаю я. — Тебе всегда приходится пытаться говорить мне, что делать?

Он недоверчиво качает головой, издавая тихий, полный боли вздох.

— Я действительно старался, София. Мне жаль, что я так сильно облажался.

И так же быстро, как мой отец добрался до нас с Аароном, он снова уходит.

Я хочу кричать. Издать полный гнева крик. Что-то громкое и достаточно мощное, чтобы стереть все безумие из моего сердца. Почему я не могу быть доброй со своим отцом? Хотя бы раз.

— Тебе нужна помощь? — спрашивает Аарон, протягивая мне мою куртку. Честно говоря, я ожидала, что он спросит о том, как я разговаривала с отцом, но он этого не сделал. Аарон, которого я знала, ухватился бы за следующую возможность узнать это, но этот просто игнорирует это все. На данный момент.

— Да, пожалуйста. — Если бы не огромный фонарь в моих руках, я могла бы снять куртку Аарона и сама надеть свою. Ну, я полагаю, я могла бы просто передать фонарь Аарону на минутку, но это будет неинтересно.

Медленно Аарон снимает один рукав за другим. Ледяной воздух мгновенно обрушивается на меня, от чего у меня по коже пробегают мурашки. Я не испытываю неприязни к холоду, что должно быть совершенно очевидно, учитывая, что обычно я провожу шесть дней в неделю на катке, катаясь на коньках, и мне кажется, что я достаточно терпима к тому, что считаю холодным, а что нет. Хотя меня и охватывает озноб всякий раз, когда я выхожу на каток, мне все равно это ощущение не нравится. И не думаю, что когда-нибудь понравится.

Сняв куртку, я быстро надеваю свою — конечно, с помощью Аарона. И как только он успешно надел свою куртку, нам говорят зажечь фонари и подготовить их к взлету.

Боже, это звучит так, будто мы собираемся полететь на самолете… или запустить ракету или что-то в этом роде. Мы просто посылаем фонарики в небо.

Отпустить их — одно из самых красивых и волшебных зрелищ, которые я когда-либо видела. Поэтому, как только всплывают первые фонарики, мои глаза сосредоточены исключительно на небе.

Я люблю смотреть, как они улетают. Мне нравится их яркость и то, как они становятся меньше с каждым метром, который они оставляют позади. Как они выглядят, словно очень яркие, сияющие желтым светом звезды, когда находятся так далеко, что уже даже не похожи на фонари.

А атмосфера… о боже. Здесь так уютно, даже при минусовой температуре.

На ночном небе сейчас должно быть не менее полсотни фонарей, и, честно говоря, это делает меня такой же счастливой, какой выглядела Рапунцель в мультфильме «Рапунцель: Запутанная история», когда она впервые увидела их из своего окна.

Я бы хотела смотреть на них всю ночь напролет. Наблюдение за фонарями приносит мне какое-то странное спокойствие, и я, честно говоря, даже не могу сказать вам, почему. Может быть, дело в том, что на моем написано желание — или, скорее, два желания, — а может, дело в том, что они просто волшебные. Но они меня радуют.

Наблюдение за тем, как эти фонарики на короткое время становятся аксессуарами ночного неба, телепортирует меня в совершенно другое измерение. Я чувствую себя частью книг, которые люблю читать и писать. Как будто я нахожусь в том самом месте книги, где все снова хорошо. Точка в книге, когда главные герои встречаются и живут долго и счастливо.

Или такое чувство, что я снимаюсь в кино. Как раз перед