Восемь недель - Хулина Фальк

ли я всегда наблюдать за ней, когда она собирается, прежде чем мы куда-нибудь пойдем вместе, или я бы пошел заняться чем-нибудь другим? Приду ли я домой после игры и меня встретят объятиями большого плюшевого мишки и тысячами поцелуев? Придет ли она домой с работы и расскажет мне все об этом?

Интересно, предпочла бы она жить где-нибудь в сельской местности или в большом городе? Конечно, у меня не будет большого выбора, когда я в конечном итоге буду играть за NYR. В идеале мне пришлось бы остаться где-нибудь поближе к Нью-Йорку и катку. Честно говоря, что касается Софии, я мог бы даже подумать о том, чтобы не играть за «Нью-Йорк», если бы она хотела жить в другом месте.

Были бы у нас дети? Это будет её решение, потому что я согласен и с тем, и с другим.

Будем ли мы много спорить? Я не думаю. И когда мы все-таки будем спорить, я надеюсь, что это будет легко исправить, потому что я не могу себе представить, как злиться на нее дольше часа.

Будем ли мы часто гулять или мы будем довольно закрытой парой? Я не хочу портить атмосферу, которая у нас сложилась, но… Я думаю, пришло время нам поговорить об этом. Итак, сделав пару ободряющих вздохов, я выпалил несколько слов, которые, как я надеюсь, звучат так:

— София, мне ненавистно быть таким человеком, но нам нужно поговорить.

ГЛАВА 34

«Но когда ты мне все рассказал, меня чуть не стошнило» — Daddy Issues (Remix) by The Neighbourhood, Syd

София

Это она. Та часть, в которой Аарон скажет мне, что я облажалась прошлой ночью, и улетит домой, потому что не может со всем этим справиться.

И вчера вечером я слишком подробно вдавалась в подробности. Черт тебя побери за это, пьяная София.

Честно говоря, мне хотелось бы не помнить, что произошло после полуночи, но я помню всё… слишком хорошо.

Я помню каждый раз, когда я пыталась поцеловать Аарона в сарае, и множество раз он вместо этого целовал меня в щеку или лоб, а затем говорил мне — достаточно громко — что он не хочет, чтобы люди вокруг нас чувствовали себя некомфортно, если мы продолжим. Но мне было все равно, во всяком случае, тогда. Я просто хотела его поцеловать, потому что это был мой единственный шанс. Именно он сказал, что если я захочу его поцеловать, я сделаю это.

Когда он привез меня домой, помог переодеться и снял чертов макияж, потому что пьяная София была слишком пьяна, мое сердце таяло. И благодаря тому, что мое сердце теперь захватило все мое тело в жидком состоянии, я, конечно, вылила некоторую информацию, которая никогда не предназначалась для его ушей.

Например, что я представляла, какой будет наша свадьба. Наша. Черт возьми. Свадьба.

— Что мешает нам быть вместе? — спрашивает он, глядя на меня, когда я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на него, потому что не сделать этого было бы грубо. — Ты не можешь сказать мне, что это потому, что ты не хочешь быть со мной.

Не думала, что смогу. Я имею в виду, вам просто нужно осмотреть мою комнату, и это станет совершенно очевидным. Полагаю, он понял это сразу, как только вошел сюда. А может быть, и то, что я буквально призналась, что сдержал свои обещания.

Но это не моя проблема. Я могу признаться, что хочу быть с Аароном. Потому что я хочу этого. Я так сильно хочу быть с ним, что бросила бы фигурное катание, если бы это означало, что мы можем быть вместе.

К сожалению, моя единственная причина не быть с ним не так проста.

Дело в том, что я не могу быть в Нью-Сити или Нью-Йорке, а вся его жизнь там. Его семья, друзья и даже его карьера сосредоточены в Нью-Йорке. И я не могу просить его отказаться от этого и никогда не стану. Он слишком много работал, чтобы достичь того, что имеет сейчас, и я бы не позволила ему отказаться от этого ради меня.

Я уверена, что в NYR уже зарезервировано для него место, и отказываться от призыва в команду было бы безумно глупо. Особенно, когда я знаю, что «Нью-Йорк Рейнджерс» были любимой хоккейной командой Аарона с незапамятных времен.

И я не могу сказать ему, почему я никогда больше не смогу жить в Нью-Йорке. Ехать в Сент-Тревери было риском, и я не собираюсь лгать, я надеялась увидеть Лили и Аарона в последний раз, прежде чем мы больше никогда не встретимся. Но теперь я понимаю, что причинила только больше вреда, чем пользы.

— Я буду в Америке только до конца февраля, Аарон, — сообщаю я ему. Я уезжаю раньше, потому что все это время проучусь в Германии и закончу немецкий университет, а не Сент-Тревери.

— Но ты можешь вернуться сюда. — Он сидит прямо, брови сведены вместе, будто не понимает, что я имею в виду. А может быть, сначала он и не понимает, но потом его глаза расширяются, когда он соединяет точки. — Ты же не планируешь возвращаться, верно?

Это был мой план. Мне всегда хотелось вернуться к нему. Я всегда планировала провести свою жизнь с Аароном, но потом случился инцидент, и теперь я не могу въехать в штат Нью-Йорк, не думая о нем. Не чувствуя, что я…

— Ты никогда не планировала возвращаться, — бормочет он про себя, его взгляд устремлен не на меня, а на пространство матраса перед ним.

Я встаю со стула, подхожу к кровати, становлюсь на колени и беру руки Аарона в свои. Причинить ему боль — это последнее, чего я хочу. Я качаю головой, чувствуя, как на глазах наворачиваются слезы, когда говорю:

— Мы вернулись.

Он поднимает глаза, на его лице написано замешательство.

— Мы вернулись, когда мне было двенадцать лет. — Как бы сильно это ни ранило меня, лучше сказать Аарону правду, чтобы он понял, что я никогда не планировала его оставлять. Мне нужно, чтобы он понял: если бы я могла, я бы ухватилась за возможность быть с ним, прожить с ним ту жизнь, которую он мне обещал. Ему нужно знать, что я сделаю все, что в моих силах, чтобы быть с ним, если бы не одно препятствие, которое для меня как врата ада.

И вот, сделав еще один глубокий вдох, я говорю ему, несмотря на то, что пообещал себе никогда