Восемь религий, которые правят миром. Все об их соперничестве, сходстве и различиях - Стивен Протеро

Еще одна популярная буддийская практика – випассана (випашь-яна), название которой переводят как «медитация прозрения» или «вдумчивости». В этом случае следить надо не за дыханием, а за своими ощущениями, мыслями, чувствами. Если вам скучно, осознайте, что вы скучаете. Если у вас болит спина, понаблюдайте за болями в

спине. Цель випассаны – просто вдумчивое отношение к тому, что есть, наблюдение за тем, как возникают и исчезают обстоятельства, и постепенный приход к пониманию, что, как выразился немецкий поэт Райнер Мария Рильке, «нет завершенности в чувствах», а также в мыслях и в ощущениях9.

Метта – бескорыстная любовь к себе, к своему другу, к человеку, который вам безразличен, и наконец, к врагу; ко всем им надо относиться так, словно они в равной мере нуждаются в любящей доброте и заслуживают ее

Метта – еще одна разновидность буддийской медитации. Слово «метта» нередко переводят как «любящая доброта», но вместе с тем оно означает бескорыстную любовь, любовь без привязанности или надежды на взаимность. Пользуясь этой техникой, поначалу мы учимся проявлять метта к себе. Затем – взращивать в себе бескорыстную любовь к другу.

После этого – к человеку, к которому просто испытываем симпатию, потом – к тому, кто вызывает у нас равнодушие, и наконец, к тому, кто нам неприятен и даже ненавистен. Следующая стадия – бескорыстная любовь к себе, к своему другу, к человеку, который вам безразличен, и наконец, к врагу; ко всем им надо относиться так, словно они в равной мере нуждаются в любящей доброте и заслуживают ее. В конце концов ощущение метта мы учимся распространять на все, что есть в этом мире и за его пределами: «Да будет благословенно все сущее»10.

Несмотря на различие этих методик, буддистов объединяет ряд общих убеждений. Одни буддисты глубоко задумываются о вопросах перерождения и жизни после смерти, но большинство по примеру конфуцианцев и иудеев сосредоточивают внимание на том, что происходит здесь и сейчас. Для них проблема – страдание, а ее решение – нирвана. Источником страданий они считают «невежественную алчность», нашу склонность ошибочно считать преходящее неизменным, а потом в отчаянии цепляться за то, что, по нашему мнению, не должно меняться11. Или, как выражается один дзэн-мастер, «страдание возникает из стремления к тому, что отлично от имеющегося»12. Это ошеломляющий отход от учений Платона и Упанишад, обещающих счастье тем, кто найдет и будет придерживаться неизменного и вечного.

Но вероятно, самое удивительное в буддизме, а также его величайший вклад в беседу великих религий – его учение о том, что предмет нашей особой уверенности, наше «я», – на самом деле плод воображения. Декарт сказал: «Я мыслю, следовательно, существую». Буддисты утверждают: если вдуматься, поймешь, что тебя нет. По мнению буддистов, нашего «я» (как в декартовом, так и в другом понимании) в действительности не существует.

Самое удивительное в буддизме, а также его величайший вклад в беседу великих религий – его учение о том, что предмет нашей особой уверенности, наше «я», – на самом деле плод воображения

Воспринимая эти слова как философское предположение, правильность которого еще надо доказать (или опровергнуть), вы поступите не так, как подобает буддисту, поскольку буддисты со времен основания их религии утверждают: их учения верны лишь до тех пор, пока они полезны. Иначе говоря, суть буддийских учений в том, чтобы смягчить и устранить страдания. Поэтому уместно сравнить эти учения с транспортными средствами, к примеру, с паромами или плотами, предназначенными, чтобы доставить нас с острова страданий к далеким берегам нирваны. Если свою задачу они не выполняют, значит, они бесполезны, от них следует просто избавиться, какими бы «истинными» они ни оставались теоретически. Ввиду склонности рассматривать человеческую проблему сквозь призму индивидуальности, а также ставить перед собой цель разрешить эту проблему, удалившись от общества, буддизм с давних пор расценивался социологами как пессимистичная, аполитичная, социально апатичная и этически инертная религия – вероятно, наиболее наглядная иллюстрация к тезису Карла Маркса о религии как «опиуме для народа». В такой характеристике есть и свои плюсы. Буддисты традиционно уделяли личности больше внимания, чем обществу. Я страдаю из-за своих собственных представлений о мире, а не потому, что некие политические или экономические структуры угнетают или разоряют меня. По крайней мере, до ХХ века буддисты были революционерами лишь в сфере личного разума.

Но нынешнее поколение буддистов отреагировало на подобную критику «вовлеченным буддизмом» – этот термин пустил в обращение вьетнамский дзэн-буддийский монах Тхить Нят Хань (г. р. 1926), обозначая им стремление применить буддийский принцип сострадания к таким социально-экономическим проблемам, как бедность, войны, несправедливость, дискриминация, ухудшение состояния окружающей среды. «Вовлеченные буддисты» во Франции и США, Индии и Вьетнаме общими усилиями пытаются воздействовать на социальные корни страданий. После 11 сентября одной из групп, громче прочих осуждающей дискриминацию арабов и мусульман, стали американские буддисты японского происхождения, которые, припомнив, как во время Второй мировой войны почти все буддисты в Америке были переселены в лагеря для интернированных, стремились удостовериться, что с американскими мусульманами ничего подобного не произойдет. Эти «вовлеченные буддисты» утверждают, что буддийская традиция никоим образом не относится исключительно к личному духовному росту.

Будда, дхарма, сангха

Подобно христианству и исламу, буддизм – миссионерская религия. Обратиться в буддизм легко. Для этого достаточно лишь произнести «три драгоценности» (триратна) буддизма:

Я ищу прибежища в Будде.Я ищу прибежища в дхарме.Я ищу прибежища в сангхе.

Слово «сангха» означает «община». В раннем буддизме ее составляли только монахи и монахини, придерживающиеся целибата. Миряне существовали на периферии таких общин, главным образом снабжая монахов едой и одеждой, а взамен рассчитывая на улучшение кармы. Но неотъемлемой частью сангхи миряне не являлись. Вместо того, чтобы стремиться к высшей цели, нирване, они надеялись лишь на достижение промежуточной цели, более благоприятного перерождения. Но с недавних пор понятие сангхи начали трактовать шире, включая в него не только монахов. Если сегодня подруга-буддистка говорит вам, что собирается в сангху, то это означает, что у нее намечена встреча с друзьями-буддистами. Сообщество Кейп-Сангха неподалеку от моего дома на Кейп-Коде целиком состоит из буддистов-мирян.

В древнейших формах буддизма Будда – всего лишь человек. Как неисчерпаемый кладезь достоинств, он мог творить чудеса ясновидения и яснослышания, умел даже летать, но не претендовал на титул бога или спасителя. Он просто искал путь, пережил то, что Керуак называл «Великим Пробуждением от сна существования», и жил (по крайней мере, некоторое время), чтобы рассказывать об этом13. Следовательно, он мог продемонстрировать нам только одно: как быть человеком.

Чтобы обратиться в буддизм, достаточно лишь произнести «три драгоценности» (триратна) буддизма

Если другие религиозные общины всеми силами старались укрепить авторитет своих основателей, то ранние буддисты принижали авторитет Будды. Их Будда учил слушателей не поддаваться соблазну, не верить авторитетности какого бы то ни было текста, традиции, наставника (в том числе и его самого), а самостоятельно выяснять, как следует вести по-настоящему человеческую жизнь. Кроме того, их Будда не пожелал назвать преемника. Он говорил, что после его смерти главными станут учения. Поэтому буддийского папы не было и никогда не будет.

Вторая из «трех драгоценностей», дхарма, требует более продолжительных объяснений. В индуизме слово «дхарма» означает «долг». В буддизме же оно относится преимущественно к учению (как в «разговоре о дхарме»). Но слово «дхарма» также переводится и как «то, что есть на самом деле», поскольку высшая цель буддийских учений – «познать истинную природу вещей»14.

Разумеется, буддийские учения разнообразны, но чаще всего они начинаются с Четырех Благородных Истин и Благородного Восьмеричного пути. Несмотря на то, что их принято считать элементарной доктринальной сущностью буддийских учений, на самом деле Четыре Благородные Истины отнюдь не примитивны. Мало того: попытки разъяснить их всякий раз становятся для меня как преподавателя нешуточным испытанием.

Четыре Благородные Истины указывают, что человеческое существование характеризуется дуккха, или страданием. По данным проекта изучения европейских ценностей (European Values Survey), вера в реинкарнацию быстро распространяется в странах Запада: в Великобритании 29 % взрослого населения верит в реинкарнацию, как и 19 % в западных районах Германии, 21 % – во Франции и 32 % – в России15. Многие жители Запада сегодня охотно признают реинкарнацию как возможность испытать в следующей жизни то, что им не удалось пережить в нынешней. Но для буддистов реинкарнация в буквальном смысле слова обуза, колесо, движение которого вызывает лишь трение и досаду. Да, мы бываем счастливы. Нам удается даже испытать восторг. На нашем пути встречается радость. Но все мы, какими бы богатыми, бедными, влиятельными или бессильными ни были, рано или поздно начинаем болеть, стареть и в конце концов умрем. Потому что в мире нет ничего вечного, ничто не в силах постоянно приносить нам удовлетворение. Потому что все меняется и проходит, и все, что дорого нам, мы когда-нибудь потеряем. Наше счастье мимолетно, в его глубине часто скрыта неизмеримая печаль, которую португальцы называют saudade.