Тени в холодных ивах - Анна Васильевна Дубчак

встретиться, познакомиться и поговорить для начала. Думаю, его крепко завела та характеристика, которую я ему дала. По сути, твоя сестра была просто уникальна по характеру. Редкий человек не хотел бы вывалить ей на голову ушат помоев. Может, Зимин решил, что укротит ее? Не знаю, что он там думал, когда захотел с ней встретиться.

– И что было потом?

– Не знаю! Он мне не звонил, у тебя я спросить не могла. А когда Марину убили, я испугалась. Поняла, что станут проверять ее телефон, найдут мой номер, Зимина. Я хотела поехать к нему и предупредить, чтобы он был готов к допросу. Даже хотела ему дать денег на адвоката, если что, я же знала, что у него их нет, во всяком случае, пока… Но не собралась. Сегодня хотела к нему поехать… Постой… Да я же говорила об этом с Олей! А… Так вот что могла услышать Валя! Уж не знаю, что она себе напридумывала, но сама поехала к Валерке и нашла его чуть живым…

– Его что, тоже прирезали? – нахмурился Илья. Он уже сидел рядом со мной на стуле, и его рука обнимала меня за талию. Это было очень приятно, я никогда еще не чувствовала себя такой защищенной.

– Оля поехала с ним в больницу, у него инфаркт… Надеюсь, ему помогут.

Здесь она сделала паузу. Посмотрела на меня виновато.

– Катя… Вот что успела заснять на телефон Ольга, пока ожидала «Скорую»…

И Кристина показала на телефоне фото незаконченного портрета моей сестры. Я узнала ее только по челюсти. Сам же набросок был сделан синей краской и казался уродливым, жутким.

– Ничего себе! – воскликнула я. – Это что же, такой он увидел мою сестру?

Кристина лишь развела руками и теперь смотрела на меня с виноватым видом.

Мы собирались было уже покинуть ее, как раздался звонок в дверь, даже звонки, громкие, жалящие, страшные. Ночные звонки, будь то телефонные или те, что настойчиво просят отпереть двери, всегда вызывают тревогу и страх.

Кристина нахмурилась, Илья, словно очнувшись, сделал знак рукой, мол, стойте на месте, и на правах единственного мужчины в доме, а стало быть и защитника, пошел открывать.

В мастерскую ворвалась Ольга. Ее лицо было белым, как и ее казавшаяся еще не так давно нарядной одежда. Рот ее некрасиво кривился, а по щекам текли слезы.

– Валя? – теперь уже побледнела и Кристина. – Что с ней?

Ее голос прозвучал трагическим фальцетом.

– Зимин. Валера умер… – губы Ольги дрожали, языком она машинально слизывала слезы с губ. – Только что. Мне позвонила Таня, его сестра. Кристина, я думаю, тебе сейчас лучше всего куда-нибудь уйти, уехать, я не знаю… Она кричала в трубку, что это ты его убила.

– Она что, спятила? С какого это перепугу мне было убивать его?

– Она сказала, что это ты во всем виновата, потому что познакомила с какой-то стервой, которая смешала его с грязью…

– Оля, да ты успокойся и объясни мне все толком! Кто кого смешал с грязью?

– Ты познакомила его с женщиной, – стараясь говорить медленно и четко, произносила Ольга, глотая слезы. – Он начал писать ее портрет, и когда она увидела его, то сказала, что это мазня или что-то в этом духе… ты же знаешь, какой он… был… ранимый… Она сказала, что он шарлатан, короче. Наговорила ему что-то такое, что он не смог перенести, пережить…

– Интересно, и когда же это случилось? – подбоченясь и выставив вперед ногу, заносчиво спросила Кристина, и правое веко ее при этом задергалось. – Марина умерла! Она не могла вчера ему все это наговорить!

– Примерно неделю тому назад, как-то так.

Мы с Кристиной переглянулись. Наши мысли, я не сомневалась, зазвучали точно в одной тональности: сердце пейзажиста разорвалось не от отравы, выплеснутой ему змеей-Мариной прямо в душу, а от того, что ему пришлось пережить, когда он взял в руки нож…

Какой-то художник от слова «худо» (я в тот момент просто воспылала ненавистью к этому Зимину!) прирезал мою сестру, единственного близкого мне человека!

Ольга еще какое-то время шумела, рыдала, призывая Кристину сбежать, спрятаться от разъяренной сестры пейзажиста, которая грозилась ее «прибить», после чего, выслушав ее, Кристина спокойно сказала:

– Все, Оля, хватит уже соплей! Я ни в чем не виновата! Он сам был не против с ней познакомиться. А уж дальше – это их дела, их отношения. И вообще, я ее не боюсь! Бред какой-то! А ты прими винца и ложись спать. С тебя на сегодня тоже хватит. Пойдем, я тебя провожу.

– Я хочу увидеть эту мастерскую и портрет сестры, – заявила я громко после ухода Ольги. – Пожалуйста, ради меня, Кристина, поедем туда.

– Катя, зачем тебе это? – Илья взял меня за руку и сжал ее. – Оставь. Тебе это уж точно не нужно. К тому же там сейчас либо эта самая Татьяна, которая сходит с ума от горя и готова растерзать каждого, кого она винит в смерти брата, либо мастерская заперта, и мы туда не попадем.

– Да она изрежет картину, как ее брат изрезал Марину! – взвыла я.

Илья вытаращил глаза и отпустил мою руку. Кристина наблюдала за нами.

– Ты хочешь сказать, что это я косвенным образом виновата в смерти твоей сестры? – тихо спросила она, и глаза ее наполнились слезами. – Да? Ты тоже так считаешь?

– Глупости! Ты-то как раз реально хотела мне помочь! Кристина, помоги и сейчас. Поедем туда, прошу тебя! В крайнем случае ты можешь остаться на лестнице или где там… А я войду и заберу портрет. Чего бы мне это ни стоило. Ведь это – единственный портрет моей сестры!

– Катя, дорогая, но зачем он тебе? – Илья посмотрел на меня как на свихнувшуюся, разве что не погладил меня по голове, как дурочку.

– Да, я ненавидела свою сестру! – воскликнула я с вызовом, вскинув голову. – Но я же ее и любила. Это трудно объяснить… Илья, но ты-то… Ты должен меня поддержать!

– Да не мог Валера убить ее… – вдруг сказала Кристина. – Он же и мухи не обидит!

Я посмотрела на нее, как на предателя.

– Хотя, с другой стороны, он же умер. Реально умер. Трудно представить себе, что его сердце не выдержало критики в свой адрес… Может, он на самом деле понервничал после того, как… Ох, я уже и не знаю, что подумать.

– Вы… то есть я хотела сказать мы, художники, – в тот момент я и себя причисляла к этой группе «белых» чувствительных ворон, именуемых творческими личностями, – очень остро воспринимаем критику. Даже я, человек,