Тени в холодных ивах - Анна Васильевна Дубчак

подумала, что мы разыскиваем как раз Марину Фионову, которая довела ее брата до смерти. Конечно, ей и в голову не могло прийти, что мы приедем с обыском, чтобы найти улики, которые могли бы указывать на то, что именно ее брат, знаменитый художник, сам расправился с оскорбившей его женщиной. Что он сам убийца.

И вдруг в воздухе произошло какое-то движение, раздался топот босых ног, в кухню ворвалась, волоча за собой длинную черную шаль, закутанная в темный балахон, так нелепо украшенный белым кружевным воротничком (вероятно, эта авторская модель покупалась для более радостного и торжественного случая), женщина средних лет, невысокая, с блестящим от слез краснощеким лицом яйцевидной формы и опухшими порозовевшими, как у рыбы, глазами и разразилась по-настоящему площадной бранью. Она, театрально поднимая руки и заламывая их, обращаясь к окаменевшей фигуре Кристины Метель, поливала ее самыми грязными ругательствами. Досталось и сидящей за столом Кате Фионовой.

– Его сердце не бьется, вы понимаете или нет? Он… его нет больше с нами. Со мной. И он больше никогда не возьмет в руки кисть. И никогда не переступит порог своего испанского дома, о котором так мечтал. И все из-за какой-то грязной…

Она сплюнула мерзкое слово и, рухнув на холодный плиточный пол, закатилась в истерике.

Тут Катя, на которую эта сцена не произвела ровно никакого впечатления, повернула к ней голову и процедила сквозь зубы:

– Каждый человек имеет право на свое мнение. И если моей сестре не понравилась вот эта мазня, – она качнула головой в сторону двери, как если бы где-то там и находился раздражающий всех источник трагедии, который Люсе еще только предстояло увидеть, – то кто в этом виноват? Да он просто поиздевался над моей сестрой, намалевал какую-то страхолюдину с синими щеками и опавшими грудями, не забыл, кстати говоря, поглумиться над ее не очень-то, мягко говоря, удачной челюстью. Короче, поразвлекался на всю катушку, играя на ее нервах и смеясь по-своему, как могут это делать только художники или творческие, так сказать, натуры, над ее комплексами и после этого надеялся еще на ее обожание и признание? Он посмеялся, судя по всему, над ее внешностью, хотя она не виновата, что такой уродилась. А она проехалась по его зеленой мазне, по елкам да березкам, уж не знаю, что он вам такого наговорил… Но кто, спрашиваю я вас, – тут Катя встала, подошла к распластанной на полу Татьяне Зиминой и крепко схватила ее за рукав балахона, – позволил ему взяться за нож и расправиться с моей сестрой? Какие чувства испытывал ваш брат, когда, заманив несчастную и тогда, может, еще и влюбленную в него молодую женщину за город, принялся наносить ей удар за ударом, вкалывая в ее тело нож? Когда превратил ее спину в месиво!

Внутри побелевшей Татьяны что-то булькнуло, и ее стошнило чем-то желтым прямо на подол черного одеяния. Катя зажмурилась и отвернулась.

– Она что, не видела тело своей сестры? – спросила шепотом Рожкова у Сергея, словно это имело сейчас какое-то значение. – Не видела ран?

– Нет. Саша прикрыл тело, она видела лишь голову.

Сергея позвали. Люся, понимая, что никто из присутствующих не собирается помочь Татьяне, подала ей руку, помогла встать, после чего они вместе отправились в ванную комнату, где замывали платье, умывали онемевшую от горя женщину.

Нож, новый кухонный немецкий нож, острейший на вид и с бурыми пятнами на лезвии, эксперт извлек из большой трехлитровой банки с льняным маслом. Банка с четкими следами пальцев на пропыленных боках была обнаружена в темном углу кладовки, полки которой были сплошь заставлены художническими материалами, банками с краской и растворителями.

Сергей позвал Люсю, чтобы и она тоже наряду с понятыми могла увидеть его собственными глазами.

– Думаешь, это он? – все еще не верилось ей. – Саша, говори уже!

Саша Суровцев, эксперт, вздохнул.

– Рожкова, хотя бы ты будь человеком, сделай мне кофе. Мы здесь все перерыли, я надышался этим скипидаром до дурноты…

– Не вопрос, – она убежала на кухню, где, к счастью, застала Кристину и Катю как раз за приготовлением кофе! На подносе дымилось уже шесть маленьких золотых чашек, вероятно, по числу присутствующих (исключая, конечно, Татьяну Зимину).

– Что там? – устало спросила Кристина Люсю. – Что там еще случилось? Нашли еще один зарезанный женский труп?

Люся промолчала.

– Если он так смог расправиться с моей сестрой, то что ему, извергу, мешало это сделать раньше, когда этого требовал его животный и садистский инстинкт? – зашипела Катя.

– Я отнесу кофе в мастерскую? – предложила Люся.

– Да, конечно! – дружелюбно улыбнулась ей Кристина. – Мы для этого и варили его. И сами выпейте. Вы кто? Тоже эксперт?

– Следователь.

Она отнесла кофе и вернулась, чтобы послушать женщин, поговорить с ними. К тому же ее просто распирало от желания рассказать им об обнаруженном в масле ноже.

– Собачья у вас работа, – сказала Кристина. – Сучья. Неблагодарная и тяжелая. Не представляю, как там вообще у вас можно работать женщине.

– Вы простите меня за эту отвратительную сцену, – присоединилась к ней в своем желании поддержать Рожкову Катя. – Не знаю, как все это из меня вдруг поперло… Слышали бы это мои ученики в лицее…

– Может, вы знаете какие-нибудь подробности ссоры Зимина с вашей сестрой? – спросила Люся. Она ну никак не могла представить себе ту степень неприязни и гнева, что заставила художника, человека в высшей степени мирной профессии, взяться за оружие.

– Да я не знала даже, что у моей сестры кто-то есть. К тому же любовник-бабник, прожженный мужик. Она, страшная ханжа по натуре, угодила в постель к самому настоящему развратнику! Быть может, он заставлял ее делать что-то такое, к чему она не была готова, и тот вспылил, наговорил ей гадостей, пристыдил ее, дескать, что она такая дремучая и ничего не понимает в сексе, после чего она взвилась, оскорбилась и просто вылила на него ушат женских помоев? Может, так обстояло дело?

Звонок на телефон Кристины прервал Катю. Люся увидела, как преобразилась Кристина, увидев, кто ей звонит.

– Наконец-то! – вскричала она, оживилась, забегала по кухне, то и дело задевая стулья. – Ты дома? Все, я еду. Где? Потом расскажу. Главное, что ты дома. Валя, ну разве так можно?

Последнюю фразу-упрек она произнесла с какой-то даже нежностью. Валя, вспомнила Люся, это же ее дочь!

И Кристина Метель убежала.

– Скажите, Катя, у вашей сестры был еще один телефон? – Мысль о том, что у Марины Фионовой был бурный роман с художником, что их общение никак не отразилось в