Как крестьян делали отсталыми: Сельскохозяйственные кооперативы и аграрный вопрос в России 1861–1914 - Коцонис Янни

Даже С. Маслов, выступавший против применения залоговой системы в сельскохозяйственном кредите, признал, что данный исход, видимо, неотвратим, но настаивал, чтобы любые меры по введению и функционированию подобной системы полностью оставались в руках государства. Он предостерегал против возникновения реальной «земельной спекуляции», которая приведет к повышению земельных цен, усилит богатое меньшинство деревни, да еще и отдаст беспомощных крестьян на расправу жестоким «коммерческим банкам». «Удержать такие участки от спекулятивной скупки — очередная задача экономической политики». Основным вопросом для Маслова было не то, имеет ли государство право монополизировать залоговую систему и кредит, а сама природа правящего режима. При существующем «партийном» и «политическом» деспотизме правительственной власти официальное введение залога крестьянских земель предоставит слишком большую власть в руки неподходящего правительства. В конце концов, при существовавшем в стране режиме во властных структурах преобладали представители дворянского землевладения, и правительство было не в состоянии основываться на твердом «научном» базисе и заботиться об интересах «всего народа»[317].

Ни один из этих авторов не называл себя адвокатом «капитализма» — напротив, немало копий было сломано кооператорами, земцами, дворянами и чиновниками, выяснявшими, кто из них наименее «капиталист». В то время как правительственные агенты в Вологде объявили, что они уже устраняют торговцев из кооперативной системы, местные агрономы и кооператоры требовали, чтобы правительственные инструкторы были призваны «к ответу» за «криминальную» практику систематических продаж крестьянской продукции частным оптовым торговцам. Те же критики правительства обвиняли в «капитализме» всех лиц, причастных к продаже кооперативной продукции одному вологодскому оптовику. Профессионалы и правительственные агенты, в свою очередь, обличали земства в поддержке «капитализма», так как те позволяли кооперативам в некоторых районах торговать с частными посредниками[318].

В 1912 г. независимые теоретики основали Московский народный банк, как реальную альтернативу «капиталистическим» подходам к аграрному кредиту, который обслуживал только кооперативы; на них тотчас обрушился шквал критики со стороны государства и земских деятелей, которые восприняли это как вызов. Как только банк начал пополнять свои капиталы продажей собственных акций (исключительно кооперативам), он незамедлительно был обвинен оппонентами в «капитализме» и распространении капиталистических порядков[319]. Наиболее едкая и обличительная критика исходила от В.Ф. Пекарского; в частности, на Съезде деятелей по мелкому кредиту в 1912 г. он заявил: «Вот это опасно… Я не верю в идиллию кооперации, где в кооперативной овчарне будут мирно жить волки капитализма. Я скажу — timeo Danaos et dona ferentes[320] — боюсь капиталистов даже несущих вклады в кооперативный банк!… Московский банк, быть может, по составу кооперативен, но по юридической и экономической форме — капиталистический акционерный банк»[321]. Защита «кооперативной овчарни» зафиксировала суть важнейшей проблемы для столь многих критиков кооперативной системы: капитализм есть форма хищнической экономической эксплуатации, которая не должна осуществляться на практике ни над крестьянами, ни самими крестьянами.

5. Граждане при старом режиме

«Только агроном» — вот какова была основная идея подобных профессионалов на местах. Подчеркивание роли агронома было не просто подтверждением его власти над крестьянами — значительная часть литературы по этой теме вообще не касалась напрямую крестьянства и тем более не предназначалась для него. Этот тезис стал частью давно продолжавшейся дискуссии с другими группами образованного общества по крестьянскому вопросу, причем в этом контексте крестьянство оказывалось своего рода спорной территорией, порождавшей различные претензии на легитимность. Отсюда ритуальные и на первый взгляд противоречивые заклинания с целью вызвать крестьянскую «самодеятельность», исходившие от всех вовлеченных в процесс реформ образованных групп? — но они лишь подтверждали неспособность крестьян действовать независимо. Однако зачастую эти обращения адресовались этими группами друг другу, а не крестьянам, поскольку последних считали не способными внятно выражать свои собственные интересы. Дворяне-земцы обвиняли агрономов в нарушении крестьянской самостоятельности и защищали свое право контролировать весь процесс аграрного реформирования: в качестве людей, знающих толк в сельском хозяйстве и местном управлении, они старались назначить в правления кооперативов дворян-землевладельцев, а не агрономов. Государственные чиновники сохраняли контроль над распределением бюджетных средств, не позволяя земцам-дворянам и специалистам превратить кооперативы в сеть филиалов земств, и защищали права крестьян «самодействовать» под руководством благожелательного государства[322]. Профессионалы также всегда страстно защищали принципиальную независимость крестьян, подчеркивая их умение рассчитывать только на свои силы, которые только профессионал-практик может выявить и защитить[323]. Как заявлял агроном Журомский, требуя доступа ко всем кооперативам на своем участке, вопрос не в том, нуждаются ли крестьяне в надзоре образованных чужаков, а в том, кто и с какой целью его осуществляет. Сам он настаивал на том, чтобы дать «агроному силы, чтобы защитить население от врагов, сосущих его кровь»[324].

Кооператоры были далеки от того, чтобы ввязываться в дискуссии о «государстве и обществе», так вдохновлявшие предыдущее поколение общественных деятелей; чаще они требовали, чтобы государство больше поддерживало их профессиональную миссию и позволяло им проявить себя именно как составную часть обновленного государства[325]. Подтверждением тому может служить ответ профессионалов общественному деятелю 1890-х гг. В.Ф. Тотомиан-цу, который обвинил надменную государственную власть в удушении «общества» и «общественной инициативы». В своем основном докладе Всероссийскому кооперативному съезду 1908 г. Тотомианц требовал от бюрократии: «Оставьте нас в покое!» и призывал кооператоров отказаться от государственного финансирования, которое может превратить кооперативы в государственные попечительства о бедных. Кооператор и экономист А.А. Николаев отклонил этот лозунг как пустые слова, характерным для ученых его направления образом, — он возразил: «Напротив того, если кооперация с точки зрения трудового народа представляет из себя прогрессивное и важное явление, то трудовой народ имеет право не на то, чтобы государство оставило кооперацию в покое, а на то, чтобы оно оказывало ей путем законодательства и путем своей экономической политики всяческую поддержку»[326]. Как отметил специалист по кооперативам Московского земства Хижняков: «Я не принадлежу к тем, кто вообще отрицает полезность деятельности государственной организации мелкого кредита в области непосредственного обслуживания кредитных кооперативов… И я лично считаю большим и хорошим то дело, которое создало в виде 6000 кооперативных кредитных учреждений Управление по делам мелкого кредита»[327]. Экономист Катаев подчеркивал, что кооперативное движение стало расширяться, как только правительство начало после 1904 г. вкладывать в него денежные средства, хотя кооперативам все же требовалось еще больше: «Дело совершенно ясно: без государственного кредита наша кредитная кооперация обойтись (по крайней мере, пока) не может»[328]. А кооператор из Бессарабии Б.Г. Вольфен-зон высмеял Тотомианца и его единомышленников-народников, обвинив их в двуличности: «Я не вижу никакого повода в ссылках на такие красивые слова, как “самодеятельность”, “кооперативные принципы” и т. п., когда речь идет об увеличении и облегчении кредита учреждениям мелкого кредита из Государственного банка или государственных сберегательных касс». Он утверждал, что проблема заключается не в крестьянской автономии, а в том, кто будет иметь решающее влияние в самом кооперативном движении[329].