Кровавый приговор - Маурицио де Джованни

— Еще неизвестно точно, что это был он.

— Как это неизвестно, доктор? Эта горничная рассказала все — как и почему и даже принесла башмаки со следами крови.

— Помолчите, Майоне, и выслушайте меня!

И Гарцо принялся считать на пальцах:

— Во-первых, девушка не видела, как профессор убивает Кализе. Во-вторых, она даже не слышала, чтобы он сказал напрямую, что хочет ее убить. В-третьих, у нас нет признания, а, наоборот, есть алиби: супруги Серра в тот вечер были не у кого-нибудь, а у самого его превосходительства. Четвертое и последнее: два испачканных ботинка никак не могут быть доказательством преступления. Может быть, это кровь мертвой собаки, если вообще кровь.

Ричарди кивнул:

— Конечно, вы правы, доктор. Но вы должны признать, что у Серры был мотив для преступления — это могут подтвердить и другие свидетели из числа прислуги. И возможность совершить преступление он тоже имел: по словам доктора Модо, Кализе была убита позже одиннадцати часов вечера, а к этому времени ужин у префекта давно закончился. И на допросе профессор явно о чем-то умалчивал.

Гарцо сердито фыркнул:

— Умалчивал — это ваше толкование, Ричарди. Не будем забывать, что речь идет о человеке, который не привык, чтобы его допрашивали как обычного преступника. Я не вижу ни одного слабого места в позиции профессора по сравнению с позицией Иодиче. С одной стороны — обвинение служанки и приступ гнева, с другой — долг, который должник не мог уплатить, и самоубийство, которое равноценно признанию. Вы уверены, что суд признает Серру виновным?

Майоне глухо заворчал, и это было похоже на рычание льва в клетке. Но Ричарди задумался над рассуждениями Гарцо и признал, что они по-своему логичны. Ему нужно было время. Он был убежден, что из двух подозреваемых — Иодиче и Серры ди Арпаджо — наиболее вероятный убийца именно второй. Но сейчас он не мог выиграть партию: ситуация сложилась не в его пользу.

— В таком случае, доктор, как вы думаете действовать дальше?

Как и предвидел комиссар, Гарцо снова побледнел:

— Я? При чем тут я? Это вы ведете расследование или нет? Вот вы и скажите мне, что собираетесь делать.

Мат! — подумал Ричарди.

— Вы правы, доктор, совершенно правы. Я думаю, что нам надо продолжить расследование — проверить то, что сказала Тереза Сконьямильо, и объединить в одно целое ту информацию, которой мы владеем. Нужно еще несколько дней, чтобы прояснить наши мысли и оградить честь управления, которое не должно иметь жалкий вид.

Гарцо побарабанил пальцами по столу и сказал:

— Хорошо, Ричарди. Даю вам день — даже два дня, сейчас ведь еще раннее утро. Но я хочу, чтобы завтра вечером по этому делу было предъявлено обвинение. Пресса уже оказывает давление на синьора начальника управления, а он, как вы знаете, этого не переносит.

Ричарди кивнул и вышел из кабинета Гарцо, а вслед за ним вышел и разъяренный Майоне.

Филомена закрыла ставни единственного окна своей квартирки в нижнем этаже дома в Инжирном переулке: ей хватало слабого света, который проникал через отверстие над дверью.

Потом она села за стол, улыбнулась двум людям, которые были рядом с ней, и твердой рукой медленно сняла повязку.

Гаэтано втянул в себя воздух и тихо застонал; по его липу потекли слезы. Ритучча, такая бледная, что ее лицо светилось в темноте, глядела на все это спокойно.

Филомена провела рукой по шраму, с облегчением чувствуя кончиками пальцев аккуратные очертания рубца. Потом она протянула руку к осколку старого зеркала, перед которым причесывалась. Она долго смотрелась в зеркало, потом положила его на место, подошла к сыну и поцеловала его. Гаэтано обхватил лицо руками и стал всхлипывать.

Ритучча встала, подошла к Филомене и торжественно поцеловала шрам.

Майоне ходил из конца в конец кабинета Ричарди, ругая Гарцо. Сам же комиссар стоял перед окном и молчал.

— Вы слышали этого придурка? Дурак дураком! Я уже решил, что он засыпает, а он вдруг выдал целую речь! И такую, словно он адвокат у того адвоката! Просто сумасшедший дом! Выходит, раз профессор из Санта-Лючии богатый человек, то он невиновен. А бедный покойный Иодиче, паршивый продавец пиццы, который подыхал с голоду, непременно преступник! Мы же узнали правду от Терезы Сконьямильо, которая слышала все!

Ричарди, не отводя взгляда от площади внизу под окном, ответил:

— Он, конечно, дурак. И он, несомненно, убежден, что убийца — бедный Иодиче. Но все-таки его слова — не полная глупость. У нас действительно в обоих случаях есть только косвенные улики. Мотив для убийства Кализе был у обоих. Возможность убить ее была у обоих. Оба видели ее мертвой: доказательства этого — вексель Иодиче и ботинки Серры ди Арпаджо. Но мы не можем уверенно сказать, кто ее убил.

Майоне остановился. Он не хотел уступать, хотя правота комиссара была очевидна.

— Это так, комиссар, но Серра может защититься, а Иодиче нет. Поэтому, прежде чем указать на мертвого, мы должны быть уверены в невиновности живого.

Ричарди немного помолчал, глядя в окно.

— Майоне, ты когда-нибудь думал о том, как много видно из окна? Из него можно увидеть жизнь, можно увидеть смерть. Можно только видеть, но вмешаться нельзя. И кто тогда человек, который смотрит? Знаешь, кто он такой?

Майоне промолчал: он знал, что не должен отвечать.

— Тот, кто смотрит в окно, — человек, который не живет. Он только может видеть, как протекает жизнь других людей, и жить через их посредство. Тот, кто смотрит, не справляется с жизнью.

Майоне понял, что Ричарди говорит уже не о Кализе, Гарцо, Иодиче или Серре ди Арпаджо, а о себе самом.

Хотя бригадир не отличался тонкостью чувств, он заметил, что комиссар, от природы меланхолик, окончательно затосковал два дня назад после допроса свидетельницы Энрики Коломбо. А если хорошо подумать? Эта Энрика живет на улице Святой Терезы — там же, где Ричарди. Может быть, они знакомы. Это, без сомнения, объяснило бы, почему комиссар вел себя так странно и Майоне сам должен был допрашивать ее из-за того, что тот, кому положено задавать вопросы, молчал. Молчал и смотрел.

Бригадир вырос на улице и потому знал, когда следует молчать. Он ничего не скажет, разве что посочувствует своему начальнику и другу.

54

Ричарди сидел на своем обычном месте за столиком в кафе «Гамбринус» и ждал.

Гарцо дал ему мало, очень мало времени и этим подтолкнул к рискованным поступкам. Комиссару нравилось тщательно планировать ход расследования и оставлять как можно меньше места для случайностей. Он знал, насколько важна стратегия в его профессии. Но на этот раз времени было слишком мало.

Поэтому от безнадежности он позвонил по телефону в дом супругов Серра ди Арпаджо. Это было последнее отчаянное средство.

Но иногда — правда, редко — и такое средство помогает. Трубку взяла Тереза. Она сказала, что ее хозяйка дома и что она попытается позвать ее к телефону. Разумеется, девушка ничего не сказала про этот звонок профессору Руджеро. А Эмма пообещала встретиться с комиссаром. Смелым судьба помогает.

И теперь Ричарди сидел за столиком в кафе и наблюдал через стекло за движением колес, ботинок и босых ног по улице Кьяйя. Весна ставила на этой сцене свой спектакль — утро, свет которого, казалось, шел снизу. Синее небо было таким ослепительно-ярким, что от него было больно глазам. Женщины шли так, словно танцевали под музыку, которую слышали только они сами. Мужчины улыбались и снимали шляпы. На земле лежал нищий, а рядом с ним Ричарди увидел мальчика, у которого на уровне таза была рана, явно нанесенная колесом телеги. У ребенка капала кровь изо рта. Верхняя часть его тела была как-то странно сдвинута в сторону по сравнению с нижней, словно была видна в кривом зеркале или через мокрое стекло. Сквозь толстую стеклянную стену кафе Ричарди услышал его голос: «Мой песик убежал!» Комиссар устало спросил себя: куда убежал этот песик и нашел ли себе нового хозяина?

Из глубин душевной пропасти его вызвал чувственный голос Эммы Серры ди Арпаджо:

— Если не ошибаюсь, вы комиссар Ричарди?

Комиссар встал и отодвинул от столика второй стул — для нее.

Он мгновенно заметил разницу между покорной и скрытной женщиной, которую допрашивал, и самоуверенной дамой, которая сейчас смотрела на него с любопытством. Муж подавляет личность Эммы? Или на допросе она играла роль перед двумя полицейскими? Ясно одно: настоящая Эмма — та, которая передним сейчас.

Ричарди спросил, что она предпочтет заказать. Эмма ответила, что выпьет белого вина. Вино утром! — подумал он. Себе он заказал кофе и слойку, как обычно.

Молодая женщина рассмеялась. Смех у нее был звонкий как серебро.

— Вы не боитесь располнеть, комиссар? Слойка в середине утра, боже мой!