Дочь глубин - Рик Риордан

флаг и сдался. Всю стену по правому борту действительно занимал полноценный орган – сейчас притихший, – но им странности мостика не ограничивались.

Прежде всего стоит упомянуть те самые решетчатые «глаза» на носу лодки, занимающие большую часть помещения. Панорамные виды на пещеру снаружи создавали иллюзию, что я нахожусь в морском заповеднике… или в аквариуме.

– В иллюминаторах не стекло, – поспешил успокоить меня Лука. – Насколько мы можем судить, это прозрачный железный полимер, созданный под воздействием экстремальных температур и давления.

– Его можно найти на дне моря рядом с жерлами вулканов, – заметила Нелинья.

Лука постучал себя по носу.

– Совершенно верно, моя дорогая. Вероятно, Немо ковал этот корпус, используя схожие процессы. Мы не знаем, как ему это удалось, эту тайну еще предстоит разгадать. Конечно, когда Жюль Верн писал свои книги, он не знал, что это за материал, и назвал его железом. – Он стукнул костяшкой пальца по балке из немония рядом с собой. – Но это точно не оно.

В передней части мостика находился командный пункт из четырех пультов управления, расположенных подковой. Как и в машинном отделении, они все напоминали сложные, тщательно продуманные и роскошно украшенные швейцарские часы с подписанными элегантным курсивом индикаторами и тумблерами. На каждом пульте был установлен локус. По краям панелей резвились резные дельфины, киты и летающие рыбы.

Вся лодка была настоящим произведением трудоемкого искусства. Ее невозможно даже повторить, не то что запустить массовое производство. Я начала проникаться уникальностью «Наутилуса» и важностью его обнаружения для ГП и Лэнд Инститьют. За нашу недолгую экскурсию я успела увидеть с полдюжины технологических достижений, которые могут изменить мир, – если, конечно, «Наутилус» позволит нам его разобрать и изучить, как у него внутри все работает, в чем я сильно сомневалась.

– А здесь, – Лука сжал пальцами спинку капитанского кресла, – мы нашли Немо.

– А-а! – Офелия шлепнула его по руке. – Обязательно было об этом говорить?!

– Ну, я подумал, что Ана захочет знать, что он умер на посту. Мы подумывали извлечь его ДНК, но… э-эм… даже не беря в расчет этическую сторону данного вопроса, быстро выяснилось, что «Наутилус» не терпит никаких попыток проникнуть в его систему. Только она может выбрать себе капитана, и это должен быть кровный представитель семьи Даккар.

Офелия ущипнула себя за переносицу.

– Ана, дорогая, пожалуйста, прости моего мужа, у него начисто отсутствует чувство такта.

Капитанское кресло было большим, поворотным, на металлическом каркасе в форме буквы L. Нечто похожее можно увидеть в старых барбершопах. На концах его подлокотников были полусферические держатели, точь-в-точь как оставшийся на «Варуне» считыватель ДНК. Материал обивки напоминал лаковую черную кожу.

Не знаю почему, но мысль, что моего прапрапрапрадедушку нашли в этом кресле, меня почти не взволновала. В каком-то смысле вся эта подводная лодка была его гробницей, местом упокоения его останков.

Я провела пальцами по мягкой кожаной спинке:

– Обивка новая.

– О да, – кивнул Лука. – Металл уцелел, но восстановить оригинальную кожу не представлялось возможным. Ну и останки твоего предка просидели на нем больше столетия… – Он быстро взглянул на Офелию, остерегаясь нового упрека. – Мы похоронили Немо в море. А потом я перетянул кресло заново. Материал, кстати, сделан на основе водорослей. К счастью, у меня есть друг во Флоренции, гениальный кожевник. Все же знают, что итальянские вещи лучшие во всем мире.

Офелия закатила глаза:

– Разумеется, мы пытались запустить и другие системы лодки. Но, похоже, именно кресло предоставляет доступ к самым важным: двигателям, оружию, навигации, коммуникации. – Говоря это, она по очереди указала на каждый из четырех пультов, после чего повернулась ко мне, будто чего-то ожидая…

Ну конечно. Она хочет, чтобы я села в кресло. Она не настаивала, но ей явно не терпелось узнать, что будет, если я положу руки на сферы управления. Даже в глазах Луки и Офелии, несмотря на всю их доброту и радушие, я была прежде всего универсальным чудо-инструментом, а уж потом человеком.

Я сделала глубокий вдох. Мне не хотелось садиться в это кресло. Оно не было моим, я его не заслуживала, но пока я подбирала слова для вежливого отказа, мне на помощь пришла Эстер.

– Нельзя начинать с этого, – сказала она. Все это время она тихо стояла посреди мостика, вглядываясь в каждую деталь или же считывая настроение лодки. – Начни с него. – Она указала на орган.

Я старалась не думать об этом огромном музыкальном инструменте и о том, почему ему вдруг вздумалось без чьей-либо помощи издать звук. У меня мурашки бежали по коже от одного его вида на мостике, еще больше, чем от кресла мертвого капитана. Сесть за орган раньше, чем за пульт управления, казалось нелогичным, но Эстер понимала «Наутилус» на более глубинном, чем логика, уровне.

Я подошла к лесу блестящих металлических труб.

Четыре мануала органа знавали лучшие дни, но на их красоте это сказалось не сильно. Белые клавиши переливались, как внутренняя поверхность раковин, а черные отливали перламутром, как мамина жемчужина. Как и трубы, копулы и педали были отлиты из начищенного немония и украшены резными изображениями прыгающих по волнам рыб.

Бархатная обивка скамейки почернела от плесени, а деревянные ножки, казалось, подломятся от любого чиха.

Лука смущенно кашлянул:

– Я ничего не смыслю в органах. Я почистил его, насколько это было возможно, но, боюсь, его нежные внутренности в плохом состоянии. Ему наверняка требуется настройка… если органы вообще настраивают.

– Понятия не имею, – призналась я. – Меня учили игре на пианино, но…

Воспоминания унесли меня в пору начальной школы.

Дев всегда ныл перед уроками миссис Флэннигэн два раза в неделю. Он их ненавидел, потому что в игре на пианино не было ничего спортивного, занятия проходили не под открытым небом, и во время них он не мог ничего пнуть, ни во что выстрелить и никого повалить.

Но наши родители и слушать ничего не желали.

Помню, как отец говорил ему: «В будущем тебе понадобятся самые разные умения, включая и владение клавишами».

Я никогда этого не понимала и списывала его слова на очередную туманную родительскую мудрость. Как и во многом другом, я училась играть на пианино потому, что этому учили Дева: раз миссис Флэннигэн все равно приходит, так почему бы не усаживать за инструмент обоих детей?

У Дева всегда получалось лучше. Пусть он без конца жаловался, но у него был идеальный слух. Ему не нужно было упражняться – он просто вставал рядом с пианино, слушал, как играет миссис Флэннигэн, а потом идеально повторял за ней любой отрывок. Его неаккуратность и отсутствие терпения выводили