Порождения ехиднины - Татьяна Апраксина

- Как? - спрашивает Паула.

- Синьора да Монтефельтро, нам надо, чтобы ваш сын позвонил в этот дом. Оттуда, где находится. Но не только позвонил - еще и сыграл определенную роль. Вы должны будете его проинструктировать. Максим, дай картинку, - это уже в микрофон. - Какая там дверь? О-отлично! Активизируйтесь там. Рауль - давайте связь с вашей богадельней, откопайте мне мальчика.... и лучше поговорите с ним сами. Он должен сказать примерно вот что: "Мистер Голдинг, откройте, пожалуйста, дверь. Я пришел, как вы с Антонио просили." И звучать он должен... слегка растерянно. Объясните ему, как можете, прогоните это с ним. Я должна быть уверена, что он все сделает, как надо.

- Сейчас я все сделаю, - Рауль поднимается.

В школе есть чудесный парень Пелагио, точнее - законченная зараза, которую только подпусти к компьютеру, и он что-нибудь да вытворит. Отключит свет в Африке или заставит банкоматы в Винланде выкинуть всю наличность. Большой затейник - и для него организовать многосторонний сеанс связи только развлечение. Он еще под это дело параллельно пошутит, не отвлекаясь от основного занятия.

Вот на экране проявляется Пелагио - длинная рябая физиономия, ноздри и уши с пирсингом, черные очки с бензиновым отливом. Имидж у него такой. На сообразительность не влияет.

- Работенка только для тебя, - говорит Рауль. - Сделай так, чтобы Франческо было удобно разговаривать по телефону, видеть маму и слышать ее - и чтоб звук не смешивался. И к нам сюда от телефона шел.

- Есть, бригадир! - отзывается Пелагио. А что нужно добыть Франческо оттуда, где он сейчас есть, и настроить на серьезный разговор - это само собой разумеется и умным взрослым людям такое друг другу объяснять не надо.

За спиной шуршит и шипит Камински.

- Кто? Что? Что говорил? Ну давай. Да, слушаю. Да, знаю. Да... мало, мало. Вы идиот, кретин и имбецил недоношенный. Это было ясно с самого начала. Если вы еще раз попробуете отвлечь меня от работы, я попрошу Максима вас пристрелить.

Франческо находится очень быстро. Удивительно быстро - всего-то пара минут.

- Мама?

- Azzurrato mio, - улыбается ему Паула, - сейчас ты сделаешь одно очень полезное дело. Для Антонио. Возьми свой телефон. Очень хорошо. Примерь наушники, Пелагио тебе поможет. Ты должен меня слышать четко-четко. Проверь все.

- Есть контакт, - рапортует через полминуты возни Пелагио. - Как у авиадиспетчера!

- Тебе удобно?

Мальчик кивает, проводя ладонями по двум разным наушникам, от компьютера и от простенького пластикового телефона.

- Теперь слушай. Представь себе, что ты стоишь на пороге дома....

- ...дайте ему снимок, - хором шипят Камински и Пелагио.

- ...и звонишь со своего телефона человеку, который находится в подвале. Его зовут мистер Голдинг, и ты знаешь про него очень много. Он почти всю жизнь прожил в Винланде, в маленьком городе...

- Уэстбрук... - подсказывает Камински.

- Там с ним поступили несправедливо, обидели его. Тебе нужно, чтобы он открыл дверь. Ты там очутился неожиданно, как в сказке, понимаешь?

- Да, - кивает Франческо.

- Антонио тебя позвал, потому что ты очень ему нужен - и ты там оказался, прямо перед дверью, сам не помнишь как. Но Антонио не может тебе открыть. Открыть должен мистер Голдинг. Но он должен тебе поверить. Поверить, что это ты, что ты здесь, что ты пришел, потому что они тебя звали. Ты тоже хочешь их видеть, но не очень понимаешь, что происходит. С тобой раньше так не было.

- Дайте мне на него справку, - говорит мальчик. Рауль тихо хмыкает. Современные дети, какие там сказки - им бы досье. - Вдруг он что-то спросит?

- Класс, - подмигивает ему Камински. Ну надо же, совсем человек. - Вот это правильный подход. И не пытайся все заучить, ты же обалдел - понимаешь? Оказался там, все знаешь, номер знаешь...

- Я уже понял, - говорит Франческо. Без раздражения и обиды говорит, подтверждает. Только глаза будто расплываются по краям. Уловил, что все упирается в него. И что все очень плохо.

Доктор Камински, кажется, печатает и волосами, кончиками кудрей. Руками так быстро, кажется, нельзя.

- Лови досье, тут две страницы - все, что надо.

- Хочешь попробовать? - спрашивает Паула.

- Нет, - качает головой мальчик, невероятно похожий на дядю, ну и что, что общей крови нет - все равно одно лицо. - Второй раз я могу и сбиться.

- О-кей, - нараспев говорит Камински. - Максим, мы начали.

Пелагио вскидывает ладони над клавиатурой - пабабабаммм! Молодец. Франческо смотрит на него краем глаза, улыбается. Тоже молодец.

Гудки. Гудки. Гудки. Старый наземный телефон. Паршивая линия. Гудки.

Иногда звук совпадает с движением секундной стрелки. Иногда запаздывает - или опережает. Господи, где ты - Франческо же перегорит...

Гудки. Потом тишина. Чей-то вдох. Там, на той стороне.

- М-мистер Голдинг? - говорит мальчик. Совершенно ошарашенный мальчик, оказавшийся посреди незнакомой улицы у дверей человека, которого он вдруг знает. Нипочему. Из ниоткуда. - Здравствуйте пожалуйста. Я Франческо Сфорца. Я тут у вас стою.

- Где? - спрашивает человек из подвала.

- У вас под дверью. Вы меня позвали и я... теперь вот тут. Вы с Антонио очень громко кричали. У вас дверь заперта, впустите меня, пожалуйста.

Антонио да Монтефельтро-младший

16 декабря 1886 года, Флореста, Терранова

Ничего особенного не случилось. Мучитель просто выключил свет. Грохнул что-то на пол, выругался - и выключил. Кто его знает, чего хотел - напугать, замаскироваться... Антонио и так не видел ламп, но свет все-таки просачивался через веки, чувствовался кожей. А потом стало темно - и с щелчком выключателя перестала работать надежда. Видимо, питалась от того же движка, что и лампы дневного света.

Меня не найдут вовремя, понял он. Не успеют. Все.

Сердце билось неровно и больно, по-настоящему больно. Трепыхалось, выдиралось, хотело наружу, а руки связаны и никак нельзя прижать его к ребрам и не пустить. Из-за тока, наверное. И так слишком долго проработало без сбоев, нельзя же вечно.

Антонио сейчас не помнил, кому нужно молиться за родителей, вылетело все, поэтому обратился просто куда-то наружу и вверх. Внутренний голос тоже охрип и устал, но на такой пустяк его хватало.

Извините, я, кажется, больше не могу. Но это ерунда, я сам виноват. Только очень жалко маму и братьев, и отца, конечно, и дядю... вообще всех. Пожалуйста, сделайте для них что-нибудь. Пусть они быстро успокоятся. Их друг у друга много. Пусть мама не думает, что это она виновата, а Франческо пусть подружится с Пьеро - они такие разные, им обоим полезно. Пожалуйста!.. Я не поддамся этой штуке, нет. Только вы за ними приглядите, ладно?

Хорошо. Сказал кто-то в нем и вокруг него. С облегчением сказал. Но знаешь что, давай ты лучше еще поживи. У тебя обыкновенный обморок. От такой ерунды не умирают. А эту штуку мы сейчас погоним. Смотри.

И вокруг Антонио встал город. Большой - миллионы людей, веселый, портовый. Каменный и железный. Старый-старый, какими бывают города в Европе. Старый даже для Европы. Холодный - там сейчас зима, но все равно живой. Жадная чайка рявкнула что-то над ухом, отозвалась гудку.

Были солнце и небо, тянуло мазутом и солью, перекликались сирены, болтали через рупоры люди, скрипели тросы высоких портовых кранов. Была жизнь, очень привычная, почти как дома - и немножко чужая: хоть и Европа, а город другой.

Антонио оглянулся, вдыхая полной грудью, втягивая совершенно целым и чутким носом три тысячи портовых запахов. Рядом, за плечом, стоял человек совершенно невероятного вида. Волосы у него были черные, постриженные строго и коротко, как у отца, глаза - зеленые, очень яркие. Как у Рауля, только ярче. Кожаные штаны с клепками, как у заядлого мотогонщика и средневекового кроя рубаха - широкая, присобранная по вороту на какой-то шнурок. Актер, подумал Антонио.

Потом посмотрел еще раз. На человека. На воду. На корабли. На город. На человека. Точно бред. "Кислота" и воспаление. Наверное. И еще болевой шок. Но здесь точно лучше, чем там.

- Это вокруг... это вы? - спросил он.

Актер усмехнулся. Забавная такая улыбка - словно привык улыбаться ядовито, а тут ему вдруг настроение улучшили, вот он и не знает, как быть. Привык губы кривить, а злиться не с чего.

- Если ты что-то запомнишь, в чем я не уверен, то город этот потом узнаешь. А ты в Марселе не был.

- Постараюсь запомнить, - решил Антонио. В Марселе он и вправду не был, но видел город в фильмах и передачах. - А куда делось оно? Оно там будет, когда я вернусь? И почему - Марсель?

- Оно там не будет. А Марсель - потому что это мой город. Понимаешь, я тут однажды влетел - прямо как ты. - Странный у него был акцент, все можно понять, но если вслушиваться в слова, то все они чужие. Где же так говорят? В Лионе?

- И как? - вопрос бестактный. Но если в собственном бреду нельзя задавать бестактные вопросы, то когда можно?