Порождения ехиднины - Татьяна Апраксина

Красно-синий жук карабкается вверх по склону, люди в комбинезонах отрабатывают хлеб, водитель слушает двух "жучков" и поминает про себя все святцы и весь пантеон континента во всех известных ему вариантах. Этот урод там и занят был - понятно чем. Они, если верить звуку, в подвале дома, а лестница там, если верить чертежам - одна. Как ни крути, а для успешного штурма группе придется сделать несколько тысяч движений. Маньяку достаточно одного.

Хуан Алваро Васкес, секретарь руководителя флорестийского филиала корпорации "Sforza С.В."

16 декабря 1886 года, Флореста, Терранова

Алваро мучили угрызения совести: вот уже полчаса он предавался липкому и стыдному занятию. Упирался глазами в пасьянс. Не потому, что делать было нечего - в нынешней обстановке только пискни, что свободен, как нагрузят по уши. Просто окружающая нервотрепка вызывала ощущение, что он бежит сразу в четыре разные стороны с одинаковой скоростью, и хотелось если не свернуться клубком на диване, то хотя бы посидеть немного в дальнем полутемном углу. Собраться, согнать все четвертинки воедино, дождаться упругого щелчка, с которым они соединятся.

Окружающий хаос ежеминутно порождал самые разные структуры, объединял отделы и разных людей, смешивал на время какие-то привычные протоколы, а потом все опять растворялось, разваливалось, расползалось, чтобы сложиться в новые временные комбинации.

Вот пролетает мимо Ливия, сегодняшний координатор, и в одной руке у нее коммуникатор, в другой - телефонная трубка, на голове гарнитура, а на широкой ленте, упираясь в грудь, висит полураскрытый ноут. Всех средств связи ей не хватает, чтобы кого-то отыскать, но и оставлять средства на время беготни по этажу она не может. Ливия - просто прелесть, рук у нее восемь, голов четыре - и в каждой по два языка, и все это между собой не путается.

Вот слышится, на весь этаж, голос Джастины: "Если ты мне сейчас не представишь подписанный протокол, я тебе в лицо вцеплюсь!". Не врет, вцепится. Ногтями. Они у нее короткие, зато подпилены треугольником. А вопль посвящается заместителю Максима, на которого повесили силовую часть маскировки пропажи Антонио под похищение, а заодно и зачистку уцелевших Бригад. И Джастине срочно нужна документация, потому что Джастина на ходу делает "куклу" для Совета, поскольку не стоит совсем уж откровенно плевать Совету в морду и разводить беззаконный кровавый террор. Законно обоснованный кровавый террор много лучше, поэтому протоколы и приказы должны быть в порядке, а инструкции и директивы - постоянно соблюдаться.

Вот кто-то звонит самому Алваро.

- Кузнечик, - говорит ему знакомый спокойный голос, - вам вашего мальчика совсем не жалко? Вы почему не сказали, кого ищете?

Почему не сказал... потому что не подумал, идиот, спросонья.

- Доброе утро, - отзывается Алваро. - Потому что вы писали беседу. Это все новости за сегодня?

- Нет, - вздыхают над ухом, - не все. Мы его нашли.

- Где?

- Коттеджный поселок "Renacimiento". Плывун. Мы сейчас там. Кузнечик, подгоните нам за полчаса туда реанимацию, оцепление и все прочее. Мальчик пока жив.

Время делается очень длинным, тягучим, эластичным и облепляет лицо как латексная шапочка для купания, с неприятным скрипом. Пока звучат последние слова, для Алваро проходят целые километры этого скрипучего ярко-оранжевого латексного времени. Обматывают, сдавливают горло и сосуды на шее. Выжимают из глаз звездочки.

Просто приказать, мало, он не послушает... нужно другое, нужно ошеломить. Звездочки превращаются в цветные пятна. На земле - и на маскировочной сетке над головой. Рикша собирает мозаику. Рикша разговаривает с Эулалио. Рикша - курьер Одуванчика. Тот никогда не ездит на встречи сам. И с журналистами - только через стенку. Его не знает ни в лицо, ни по голосу, никто, кроме своих, даже не все свои... Это разумно, слишком многие продают. Вообще осторожен. Просчитывает операции, выносит раненых, точен - Эулалио нравилось, а ему мало что нравилось. Но ребята говорили, что скрытность, курьеры, это всегда было - еще до Мирового Совета и оккупации, еще с большой войны... что скрывать? Что такому человеку скрывать?

- Амаргон, слушайте меня внимательно, - не своим, неведомо чьим голосом говорит Алваро. Слова вылетают, словно обмылки. - Вы туда не полезете. Потому что если вы полезете и выйдет плохо, вы и будете похитителем, бригадир. Вы меня поняли? Ждите. Наведете нас.

Что было скрывать такому человеку, в ту, большую войну? Только пол. Или возраст.

- Хорошо, - отзывается трубка. - Ваш ход.

Теперь нужно действовать очень быстро. Счет на секунды.

- Максим, Рикша нашел. Поселок "Возрождение", плывун. Они там. Рикша наведет.

- Выезжаю. - И сигнал отбоя.

Лаконично. Зачем лишние слова? Номер контактера у Максима есть, что такое плывун, он прекрасно знает. Осталось пойти и сделать дело. Полчаса-час и все решится. Что пока нужно молчать - понятно, все еще может как угодно сорваться. Вот закончат - тогда все всё расскажут. А пока надо куда-то деться, спрятаться и там старательно молчать. Нужное подгонит и Ливия, не Алваро же в это соваться...

Полчаса, час - и все, и совсем все, так или иначе. Отчего же так муторно, и шланги на горле не растворились после разговора? От волнения, от того, что "так" от "иначе" еще пока ничем надежно не отделено? Наверное. Наверное.

Ну ты где, говорит Алваро тому, другому. Себе же, конечно. Той части, что понимает, умеет. Где дыра? Что не так? Что нужно сделать? Что там такого может быть, с чем Максим не справится, а я, стало быть, справлюсь.

Звездочек нет, квадратиков нет. Ничего нет, только телевизор что-то бурчит за спиной, как тогда в столовой...

- Ливия, извините, пожалуйста, передайте группе, что господину Щербине категорически запрещено лично участвовать. Приказ господина Сфорца. Спасибо большое.

Вдох, выдох. Шлангов нет.

- Максим, он не Рикша, он Одуванчик. AmargСn. Отбой.

И что я такое сотворил, спрашивает себя Алваро, оседая на стул. Нет, что Амаргона заложил - это хорошо, так они проще договорятся. Но вот с запретом, да еще от имени Франческо... Так, сначала давай думать, что мне за это будет. Максим меня насмерть не убьет, но уложит в одну палату с синьором да Монтефельтро. Ладно, только пусть спиной ни обо что не бьет. Если вспомнит в сердцах. Франческо меня за такое кромешное хамство убьет морально - вот что Максим не оторвет, то феодал наш самовластный откусит. Потому что я и от себя мог бы. Откусит. Откусит... за самоуправство. И поблагодарит. Я так это и вижу - лежу я весь в бинтах, как свежий труп фараона из Кеми, - а Франческо говорит "умница мальчик, молодец, еще раз так сделаешь, бинтовать будет нечего". А почему умница - не говорит.

Ну ладно. Если Максим меня уложит, то сам будет и жив, и в состоянии это сделать. А если Франческо будет заниматься мной... значит, все вообще хорошо.

И вот тут Алваро вспоминает, почему Амаргон торопился и зачем "скорая помощь". Пробегающий мимо помощник Ливии останавливается, секунд двадцать смотрит на него - и дергает за плечо.

- Спасибо... - говорит Алваро.

Секретарю господина Сфорца не подобает мерно биться затылком о стену. За него это делают другие.

Чтобы не портить стены, можно пойти туда, где Алваро сегодня еще не был. Там можно обо всем рассказать, включая шланги и звездочки, и ничего плохого из этого не выйдет. Если попросить синьора да Монтефельтро молчать, он промолчит, даже лишнего сообщения не напишет. А новости ему нужны как воздух.

Деметрио Лим, Бригадир-3

16 декабря 1886 года, Флореста, Терранова

- То есть, ты думаешь, что они знали, - заключает Дарио.

- Уже год, скорее всего.

Деметрио Лим сидит на кровати в пустом доме на холме, в самом конце улицы. Спальня на втором этаже, кровать, видно, поленились тащить обратно. Громоздкая рухлядь. Но сидеть можно. Из окна прекрасно видно и улицу, и въезд в анклав. И жучки в радиусе приема. С этой точки. При открытом окне.

Поэтому Деметрио выглядит как обвешанная ритуальными дарами араукария. Один наушник от жучков, второй от телефона. Микрофон на горле. И еще кое-что рядом с этим микрофоном.

- И за весь год - ничего, вообще ни шевеления в нашу сторону, - думает вслух Дарио. - Но ведь и никаких признаков "банки".

Да, никаких. Если какую-то группу аккуратно отделяют от остальных, не трогают, хотя бы просто не трогают, словно накрывают прозрачной стеклянной банкой, а к остальным принимают меры, то это рано или поздно делается очевидным. Если в группе есть толковые аналитики - скорее уж рано. Если только тот, кто держит банку в руках, не превосходит аналитиков на три головы. Такой человек на стороне Сфорца есть, и все мы его знаем. И есть еще сравнительно новый, но очень деятельный сотрудник с невыговариваемой фамилией и простым ромским именем. Тоже - не пустышка, не абы что.