Порождения ехиднины - Татьяна Апраксина

Еще коридор. Спальня. Один у окна - такой себе колобок, только бабушке не позавидуешь, а лисе тем более, один на кровати - это от какой же смеси такие глаза с таким клювом... да он моложе меня. Ну Алваро, ну жук.

- Звук, - говорит Максим. - Мне надо перекинуть звук.

Смуглый, раскосый и носатый, спокойный, как бетонная стенка, кивает на подоконник. Там коробочка приемника. Господи, благослови мировую стандартизацию и отсутствие во Флоресте подпольного высокотехнологичного производства: разъемы типовые. Приемник, конечно, собран своими руками - но из стандартных деталей. Провода. Батарея. Проверить уровень через свои наушники... хлебнуть звука, задохнуться, ослепнуть, очутиться в кипящем котле.

- ђEh, blanco! - дергает за рукав раскосый. - ђHola! - "Эй, белый, алё?". Так. Выпадать из языковой среды запрещается, что бы на той стороне ни звучало.

- Порядок... - выдыхает Максим. - С громкостью переборщил.

На самом деле, не с громкостью, конечно. С существом. В кои-то веки спасибо университету и спасибо Сообществу. Если бы не научился отключаться, если бы не проработал полгода рядом с Грином, он же Флюэллен, он же Эулалио... мог бы и не справиться сейчас.

- Кейс. Трансляция пошла. Там все на полном ходу.

- Ага... - говорит счастье всей жизни, и все делается лучше, теплее, осмысленнее. - Не лезь в канал.

- Весь твой, - подчиняется Максим и уходит с линии.

- Кто там? - интересуется раскосый.

- Наш психолог... - не объяснять же.

- Это хорошо. Пусть думает, как выманить объект наверх. - Кожа, руки, лицо, носогубные складки, поправка на солнце, поправка на ханьскую или что-то около кровь... двадцать два, двадцать четыре, где-то так. Сколько ж ему было во время войны, пятнадцать?

- Я боялся, что мы его спугнем, - продолжает раскосый. - Теперь боюсь, что зря мы его не спугнули.

- Он бы не оставил живое свидетельство своей... импотенции, - поводит рукой Максим. Голова не двигается уже совсем. Потом он вспоминает, что просто шлем плотно прилегает к воротнику броника. Снимать шлем не хочется: "уши", поляризованное стекло, микрофон - все в одном пластиковом коконе, удобно.

- Сколько вас? - спрашивает колобок.

- Три "ладони". - Пятеро снайперов, пятеро UEJ, и еще пятеро - медики и техники.

Колобок кивает.

- Должно хватить. Если он поднимется. Смотрите, - палец-сосиска, с детскими перетяжками, показывает на окно без ставней с наполовину развернутыми жалюзи. - С другой стороны то же.

Да, позиция - просто радость снайпера. Первый этаж можно просто взять. Отсюда, из спальни направо и из соседнего дома. Весь.

Если он поднимется. Если он поднимется, не убив Антонио. И это достаточно сложное если.

- Ливия. Когда доктор Камински будет готова - мне нужно знать, чего он хочет. Если не вообще, то сейчас.

- Машина на подходе. - Иларио.

- Снайперам - дома 13 и 15. Трое и двое.

- Максим, Камински передает, что вы должны соблюдать режим маскировки "мышь под..." э... - бедная Ливия, убитая наповал эвфемизмом, переведенным на ходу на толедский. - Вплоть до ее прямых указаний.

- Спасибо, вас понял. Иларио, режим три.

Медленно. И печально. Главное - очень тихо.

- Вы правильно сделали, бригадир, что его не спугнули.

- Где братья мальчика? - спрашивает раскосый.

Хотел бы я знать, зачем Доктору Моро именно брат - до сих пор он просто ловил себе добычу на улицах.

- В коррекционной школе, в Мериде.

- Часа полтора, - говорит колобок. Он всерьез считает, что кто-то будет задействовать детей в этой операции?.. Синьор Колобок - большой затейник.

- Дверь - вон, лестница - напротив, пять метров люфт, - объясняет колобок. - Мы бы сняли. Деметрио, что там на звуке?

По имени? Ах да, их же арестовывали. Спорю на что угодно, это имя из документов.

Одуванчик поднимает висящий на груди наушник, вставляет в ухо, недоуменно сдвигает брови, вдавливает шпенек поглубже. Максим смотрит на индикаторы передатчика. Звук есть, канал зацеплен, передача идет... в чем дело?

Включить свои наушники. Шлепок, еще шлепок, тяжелое дыхание крупного человека, резкое "да!..", еще оплеуха - и все.

- Мальчик дышит, - сообщает крючконосый Деметрио. - Плохо, но дышит. На пределе слышно.

Максим сдвигает рычажок. И едва не глохнет.

- The right poxy damn time to pass frigging out! - рявкает у него в голове. - Holy crap...

- Вежливый какой маньяк пошел.

- Микрофон отключи, - говорит женский голос, и прибавляет несколько наваристых ругательств, которые Максим мог бы слышать в детстве, но в приличной деревне так не говорят - и даже без особого акцента.

А мальчик действительно дышит. А существо-из-подвала перестало его мучить. Надолго ли?

Деметрио Лим, Бригадир-3

16 декабря 1886 года, Флореста, Терранова

Дарио сидел у противоположной стены, сложив руки на животе - ни дать, ни взять местное воплощение Будды. От окна он убрался, чтобы не мешать снайперам. А еще с этой позиции было достаточно легко контролировать дверь. Это-то понятно всем. А что Дарио беспокоит его командир, будем надеяться, не замечает никто.

Стереотипы - полезная вещь. Медлительный, спокойный ханец - один из них. А вот Дарио - тот знает, что такая плавность в движениях появляется, только когда Деметрио ранен. Или болен.

Представитель корпорации сидел на краешке кровати. Неподвижно, даже не скрипел пружинами. Тем не менее, было ясно, что в любой момент сорвется - хоть вниз, хоть в окно, и ему не понадобится даже доля секунды на разгон. Как бегуну на старте после команды "Внимание!". Лица не видно, руки в перчатках, фигуру под бронежилетом не определишь как следует. Неудобный расплывчатый кусок пластика... мешает, отвлекает. Хорошо, что отвлекает. Маячит перед глазами, видный из любой точки, не дает сосредоточиться. И не надо - но не можешь же, никуда не деться от наваждения.

Черт бы побрал Альфонсо и его разговоры. Черт бы побрал индейцев и их воображение. Это даже не мои предки - так какого же змия? Извини, Господи... но Ты же видишь, что происходит. Только Ты и видишь, наверное.

Там, за окном, по ту сторону скошенных планок жалюзи стоял не дом. Там висело под углом, истекало дымом огромное зеркало. Дом, при этом, никуда не делся. Он был - и его не было.

С такими галлюцинациями он не имел дела вообще никогда. Ни в десять, когда заболел скарлатиной, ни в четырнадцать, когда генерал Ронсо, тогда еще не покойный, решил, что не будет штурмовать приречные кварталы Сан-Хуана, а просто зальет их газом.

Хотя тошно было и тогда. Еще до атаки. Не предчувствие - а просто по тому, как шел бой, стало ясно: готовится какая-то гадость. Через год Деметрио смог бы даже объяснить, какая и почему. И заставить себя слушать. Но та вода уже утекла.

Можно было видеть дом. Можно - то, что в доме. Правда, картинка "то, что в доме" никак не могла быть реальностью. Люди должны стоять, сидеть, лежать, в общем, быть подвластными силе тяжести. Парить в дыме и тумане они не могут. У людей должны быть головы, тела и конечности, а быть сгустками тьмы и света они тоже не могут.

И еще в том подвале, который казался вовсе не подвалом, а ямой, освещенной снаружи слишком ярким солнцем, а снизу - тлеющими багровыми углями, были не двое. Двое и зеркало, потому что зеркало - не предмет, а существо. Равноправное, грань треугольника. Влияющее - нависающее, давящее, грозящее упасть.

Деметрио закрыл глаза. Картинка стала много ярче.

- Мне кажется, - говорит Деметрио, - повторю, кажется, что мальчик у дальней от входа торцовой стены подвала. Где-то рядом. Это скорее интуитивное, по тому, как идет звук. Второй перемещается, а мальчик неподвижен.

- Поздравляю, - откликается корпорант после небольшой паузы. - У нашего компьютера то же впечатление.

Звук совершенно ни при чем. Все видно, как на ладони.

Раздерганный, похожий на осу на ниточках, сгусток жизни мечется по подвалу. Ниточки идут к зеркалу - растягиваются, сокращаются. Человек попал в зеркальную паутину, но даже не ощущает этого, не пытается вырваться, влипая еще сильнее. Он вообще не понимает, что есть и паутина, и зеркало, и связи - но они есть. Паутинки прочно вросли в него, так просто не оборвешь. Зеркало гнется, корежится, прогибается наружу, идет пузырями, словно горящий пластик - кажется, вот-вот начнет капать, и круглые пылающие капельки побегут вниз по ниточкам к человеку. Тогда человек-оса вспыхнет и загорится, съежится, обуглится...

Мальчик - неподвижное пятно тусклого света. Глухое, закуклившееся, огражденное оболочкой. Зеркало хочет, чтобы яйцо треснуло, паук хочет выпить пульсирующий внутри желток, оса бестолково мечется.

- Деметрио, - говорит корпорант. - Если вы еще и вставите наушник на место, вам будет удобнее судить по звуку.

- Вряд ли, господин... - сейчас он точно знает, как должна звучать фамилия корпоранта. И произносит ее. С удовольствием. С паршивого бреда хоть шерсти клок. - В настоящий момент я их вижу. Хотя на самом деле, конечно, слышу. Вряд ли наушник заткнет зрительный нерв, как вы думаете?