Порождения ехиднины - Татьяна Апраксина

- И как? - вопрос бестактный. Но если в собственном бреду нельзя задавать бестактные вопросы, то когда можно?

- Умер, - пожал плечами актер.

- Я тоже умру?

- Не-а. - Забавное такое "nenni", так давно никто не говорит. - Для начала: люди вообще не умирают. На сладкое: тебя скоро вытащат, а меня-то казнили. - В голосе актера слышна ирония... будто речь шла о заведомо бесполезном, бессмысленном деле, нудной и зряшной тяжелой работе. - Твои тебя уже нашли, кстати. И следующего раза, конечно, не будет, но запомни - звать нужно раньше.

- Звонить?

- Звать.

Ха, думает Антонио, я вообще святым молился, а таких вот не то актеров, не то мотогонщиков, не то любителей медиевистики вообще не звал, не помнил и в виду не имел.

- Ты святой? - а вдруг...

- Я дурак, - усмехается зеленоглазый. Зубы у него белые, а левый резец с выщербиной. Резец этот почему-то придает бреду удивительное ощущение достоверности.

- И я тоже, - вздыхает Антонио. Ведь знал же. Ведь сразу понял же. Нет, думал, справится. Придет, посмотрит и справится. И как родителям в глаза смотреть, если и правда спасут - совершенно непонятно.

- Это точно, - соглашается актер. - Это ты даже меня удивил.

- А ведь действительно нельзя было звонить?

- Увы, - собеседник разводит руками. - И можно было, и нужно было. Ты все на свете перепутал, разные обряды. Нельзя было звать эту штуку на помощь, ее никогда звать нельзя, а все остальное - можно. Ты же не обещал ему жизнь или убежище. Но твои тебя и без звонка нашли - и примерно в те же сроки. Просто тебе немного больше досталось.

"Немного больше, - думает Антонио, - это как же он сам-то влип, чтобы это было немного больше?"

Добропорядочному бреду все равно, высказана мысль вслух, или просто оформилась в голове.

- Понимаешь, - улыбается зеленоглазый, - я-то застрял. Тут до меня столько всего наворотили - предательство на предательстве, нарушение на нарушении, что можно было весь город ей скормить. Этой Штуке. Надо было только слово сказать - и было бы тут как в Содоме. Вот она ко мне и пристала, словно осенняя муха. А у тебя - просто человек, который ее кормит и сам об этом не знает. У меня тоже такой был. В довесок к куче обманщиков, трусов и подлецов.

Где-то он это слышал. Слышал или читал. Читал, точно. Но для того, чтобы вспомнить, чтобы выкатить перед собой страницу, нужно вернуться обратно, а обратно Антонио не хочется.

- Значит... это все, - мой бред точно те же книжки читал, - правильно забыли?

Пароходная сирена издает длинные размеренные гудки.

- Еще как. Случайно оно все-таки очень редко получается. Для этого нужно крупное невезение и слишком много полных идиотов. А нарочно - да не сейчас, а лет шесть-семь назад...

- В войну во Флоресте? - Да что за дурак там с этой сиреной балуется? Мешает же!

- Ага. Про обряды попроси отца найти в архивах его ордена, разберешься, - кивает актер, морщится, внимательно утыкается себе под ноги - и видит там что-то помимо асфальта, пыли, отпечатков шин, раздавленной веточки зелени, пары окурков... Городские коммуникации? - Так, Антонио. Сейчас ты скажешь несколько слов. Глаза можешь не открывать. Скажи: "Да возьмите же трубку, это мой брат пришел!". Громко, четко, внятно. Давай.

- Я же не смогу?

- Сможешь, - бред подмигивает. - Я же смог?

И Антонио действительно смог.

Максим Щербина, заместитель по внешней безопасности руководителя флорестийского филиала корпорации "Sforza С.В."

16 декабря 1886 года, Флореста, Терранова

- Я его убил, этого человека? - спросил Франческо.

- Нет, - ответила Кейс. - Ты его пока не убил.

- Надеюсь... - параллельно сказала Паула.

Лестница летит мимо, дверь летит мимо, потому что тень легла на жалюзи, потому что Хуан, который вообще-то Шон, сказал - "два" - и выдохнул, и выдох прошел над стволом снайперки, видимый даже жарким днем...

- Ты молодец, - говорит сыну Паула.

Звук из рабочего центра нужно отключить, сейчас он будет только отвлекать.

Максим не собирается ломиться первым и затруднять людям работу, если там еще есть работа. Но группа шла с первого этажа, а не со второго, у нее и так фора. В сравнении с ним. С ними. Горбоносый человек слева на бегу слегка поворачивает голову, смотрит на звездчатую дыру в стекле, кивает.

Выстрел - но кто знает, куда, может, и мимо, может, Моро... Голдинг сейчас метнулся вниз или припал к стене под окном с оружием, второе - прекрасно, замечательно, только не вниз. Куда угодно, только не вниз, не к мальчику...

- Медиков вперед, - командует Иларио в наушниках. Молодец. Но слова "готов" еще не прозвучали, еще не...

Сдвоенный выстрел - и Максим уже без всякого шлема слышит голос:

- Чисто.

Дверь летит внутрь. Дурацкая планировка. Вход прямо в гостиную. Чудесная планировка, спасительная. Человек лежит на полу под окном. Лицом вниз.

Если ничего не случилось, если у него нет аллергии, если одна из иголок не угодила в жизненно важный орган, он жив. И будет жить еще некоторое время. Персональный подарок Кейс и местной криминологии.

Боец, это Хесус, стоит, широко расставив ноги, держит добычу на прицеле. Пистолет. Обычный.

- Нет, - машет рукой Максим. - Он нужен нам живым.

Теперь вниз, по узкой лестнице с одной площадкой: три прыжка. Темно. Хорошо, что есть фонарик. Если свет выключен давно, то его и не стоит включать. Пахнет паленым, несильно, кровью - тоже слабо, зато воздух насыщен необычным запахом, словно здесь перегорел крупный электроприбор. Озон, горечь, искры...

Мальчик лежит у дальней стены, все как на звуке, как видел Одуванчик - а он рядом, прямо за спиной, зачем сюда-то полез? Глаза открыты, щурится, улыбается разбитыми губами. На полу под ногами - телефонная трубка. Короткие гудки.

Глохнут. Да их и не было. Провод вырван из стены "с мясом". Моро дернул, наверное, когда бежал наверх.

Поздравляю вас, друг мой Щербина, до звуковых галлюцинаций допрыгались. Придется сегодня врачам сдаваться. Уже можно.

Вот и врачи - но пока что еще не к Максиму. От бойцов отличаются только наличием чемоданов и носилок, все вооружены. Отпихивают с дороги, и правильно: застыл столбом, глядя на розетку, даже к мальчику не подошел. Времени больше нет, цифры на панели внутри головы замерли. То ли секунду протоптался - то ли шестьдесят.

Медики над Антонио. Экспресс-оценка. Множественные повреждения кожных покровов, простые и электрические ожоги, вывихи, сломанное ребро... обезвоживание, потеря чувствительности, передозировка чего? ЛСД?

В общем и целом... чудо.

Кто-то уже включил свет, накрыв мальчику лицо бумажным щитком. Под ногами замызганный телефон - трубка тянется к Максиму как щупальце, - медицинский ящик с разбросанными инструментами, опрокинутый столик на колесах, пластиковые флаконы, одноразовые шприцы...

Деметрио слушает очень внимательно, навострив рысьи уши с жесткими хрящами. Качает головой, удивленно фыркает. А у него вполне развитая мимика - видимо, раньше предбоевое напряжение сказывалось.

- Сходил на танцы, поел "кислоты" и подрался. Слегка. - Деметрио подводит итог. Прав, разумеется. Примерно к этому результат двух с половиной суток пребывания в этом логове и сводится.

Мальчик пытается что-то сказать. Хрипит. Пробует снова. Умный Иларио достает запасной микрофон, сует медику.

- Артикулируй, - говорит Максим. Громко говорит, чтобы его точно поняли.

Пусть там, дома, сразу услышат, что все в порядке.

- Мы опыты ставили, - довольно внятно объясняет Антонио. - Это... вот - это недавно совсем, с утра. И это тоже был опыт, только я не понял.

Нет, думает Максим, выдергивая провод из разъема. Вот без этого мать ярко выраженного да Монтефельтро как-нибудь пока что перебьется. Пусть потом объясняет про опыты. Максим нажимает кнопку на шлеме, говорит:

- Жив, почти здоров, почти цел. Все очень хорошо.

Иларио прислушивается к рации, качает головой.

- К нам сюда просится журналистка.

- Кто? - спрашивает Максим. Вот только прессы сейчас... и когда, и как пронюхали?

- Тирунеш Бати.

Господи!.. За что?! За что именно эти полтора метра эфиопского темперамента, невероятной цепкости, ума, дотошности и отвратительного, великолепного профессионализма? Единственная приличная политическая журналистка во Флоресте. Ходячий страх и ужас. Максим представляет себе, как независимый репортер-международник Бати берет интервью у Кейс и мечтательно жмурится...

Потом открывает глаза. "За что?" - это неправильный вопрос. Правильный вопрос - почему? А самый правильный был задан вторым - как? Если бы отслеживали машины компании... да если бы кто-то до такой степени обнаглел, его засекли бы на второй минуте.

Максим поворачивается к человеку у стены. Командир третьей бригады, способный по свисту поставить под ружье около двух тысяч человек только во столичном регионе - по расчетам Анольери - сам Максим был более консервативен и делал ставку на полторы... был совершенно не похож на одуванчик. На сову он был похож, если бывают раскосые совы. Амаргон попал под перекрестный огонь - корпорация могла обвинить его в похищении, Алваро ему даже этим пригрозил, а свои - в сотрудничестве с корпорацией. Ведь действительно отличное объяснение для удивительной Одуванчиковой живучести... Но при этом он не боялся. Совсем.