Порождения ехиднины - Татьяна Апраксина

- Здравствуйте. Я Рауль, директор спецшколы корпорации. - Препроводить в кресло, наболтать в другую кружку остатки гуараны, попутно как бы ненароком задев руку выше локтя - кожа холодная и липкая, без тонометра ясно, что давление там куда ниже, чем полагается. Интересно, а лист коки для чая у Максима в коллекции есть? Сейчас бы больше пригодился. - Мы вам не помешаем?

Глаза у нее тоже черные, не карие даже - черные. Острый нос, острый подбородок, славянские скулы - если бы не эти скулы, то можно было бы сказать, что это Юлиана, мать Франческо, с чего-то решила перекраситься из родного пепельного.

Рауль сглатывает. Кажется, он неправильно понял, когда Франческо сказал "влюбился". Кажется, его следовало понимать буквально. Замечательное все-таки место - никогда не знаешь, от чего умирать раньше: от страха, от злости или от хохота.

Паула, кажется, думает о том же. Еще она явственно думает о своем отце, который проработал полжизни в Африке, после смерти жены решил вернуться в Европу с дочкой, устроился к Сфорца, увидел синьору Юлиану, к тому времени вдову, старательно гробившую остатки жизни об работу - и пропал. Это тенденция, традиция или попросту две такие крайности обязаны сходиться?

- Нет, не помешаете... - дергает ртом доктор, даже не пытается скрыть, что врет. - Королева все равно только два новых яйца снесла. Теперь третью серию гоняет, но там тоже много не будет.

Нам всем придется к ней привыкать. Потому что Максим от этой дамы отстанет только если она его собственноручно надежно пристрелит. Я его знаю. И я нечто похожее уже видел. Впрочем, если она его пристрелит, он будет витать вокруг дружелюбным привидением и говорить, что так даже удобнее - и спать не надо, и просочиться можешь куда угодно.

- Мы тут обсуждали кампанию против местной прессы, - говорит он.

- Против трупоедов то есть? - вскидывает голову доктор. - Не знала, что корпорации это не нравится. Я всецело за, но не сейчас. Вот когда нам попадется нужное яйцо - хоть из огнеметов. А сию секунду нам от них нужно сочувствие.

Жаль, фокус не удался. Когда попадется нужное яйцо, Пауле точно будет не до этого, поскольку даже такой авантюрист интеллектуальных морей, как младший Антонио, едва ли сможет кормить Доктора Моро баснями трое суток. Но прессу мы все-таки перевоспитаем под европейский стандарт. Хватит уже этого безобразия.

Женщина встает, обходит мебель по синусоиде - и сама не замечает, что по синусоиде, хватает периферического зрения и автопилота, - подходит к монитору, шевелит мышью, прогоняет заставку. Смотрит на экран, прикусывает губы, бессмысленно водит курсором по экрану, потом одергивает себя, возвращается в кресло. Забирается с ногами, накидывает жакет, поднимая воротник до ушей. Одежда забавная: нечто мягкое, неброское, судя по покрою и фактуре, дорогое и с удивительным качеством почти полной прозрачности. Для восприятия, конечно. Видишь человека, а не костюм.

- Это ваш зам по безопасности купил, - говорит из кресла доктор. - У него и спрашивайте, где и почем. Мой комбинезон промок так, что по швам в трех местах разошелся. А багаж остался в Веракрусе.

Полку телепатов прибыло.

- А что было в Веракрусе? - Веракрус - это не тот, что чужой и на побережье, а тот, что наш и на плоскогорье. Один из пяти наших.

- Маньяк, естественно. - Фыркает. Прошлый аналитик был раз в триста обходительнее, я скоро о нем жалеть начну.

Рауль смотрит на Паулу, которая проглядывает валявшуюся на диване газету, яркое многоцветное издание. Разумеется, половина его посвящена свежему происшествию. Портреты, домыслы, догадки, интервью и опросы общественного мнения. Слова Камински ее задевают, конечно - даже не то что задевают, скорее уж, возвращают наружу и ставят носом к носу с фактом. Паула глубже зарывается в газету, на мгновение прикрывает глаза, резко выдыхает.

К этой необыкновенной тактичности, видимо, тоже придется привыкать всем тем, кто не успел в свое время. Доктор Камински нервно мнет в пальцах воротник и глядит на Рауля так, словно это он во всем на свете виноват. Начиная с грехопадения Евы и заканчивая похищением.

- Местная полиция, - почти извиняющимся тоном говорит Камински, - даже с вещественными доказательствами нахимичила, чтобы убедить столицу, что у них серия. Они надеялись, что им так пришлют специалиста. Не помогло бы, но тут меня срочно понадобилось куда-нибудь законопатить. А профиль как бы мой. Оказалось, что в самом деле мой.

- Зачем законопатить? - откладывает газету Паула. - Вы их убеждали, что они ошиблись?

- Это можно назвать и так, - пожимает плечами Камински.

- Расскажите.

- Да, - присоединяется Рауль, - пожалуйста.

Пусть лучше Паула обдумывает способы казни полицейских бакланов, чем представляет себе что-нибудь насчет Антонио.

- У нас в управлении есть такой крайне заслуженный и вообще со всех сторон выдающийся капитан Парис Дельгадо. Он даже кое в чем силен, например, в вооруженных ограблениях, - каждое слово вываляно в ненависти, как в смоле и перьях. Ненавидеть эта женщина умеет качественно. - Вот только ему дали дело... наше дело. Три года назад. Меня как раз только пригласили во Флоресту из Винланда, я работала в бостонском филиале бюро расследований, и неплохо же работала, черт бы побрал Аболса. В общем, по нашей линии у Дельгадо достижений примерно как у свиньи в сортировке апельсинов. Что не сожрет, то потопчет, остальное обосрет. Когда он поймал этого Гонсалеса, я ему сказала... много раз подряд, что это не Моро. Что, может быть, один из эпизодов и правда на нем, но Моро гуляет и пьет за тупость нашей следственной бригады. Я его, собственно, даже покалечила в процессе... Я Дельгадо имею в виду.

- Как?

- Выкинула сквозь перегородку. Знаете, у нас кабинеты нарезают из таких. Фанера, стекло и какая-то матерчатая обшивка. Считается, что звукопоглощающая. Там за ней был еще один аппендикс, с настоящей стеной и окном. Но он не долетел. Тяжелый.

- Какой этаж? - деловито интересуется Паула.

- Третий.

Это по европейскому или по винландскому счету? Если по винландскому, то третий это на самом деле четвертый.

- Я не думала, что он поймет. Но надеялась, что будет скандал.

Скандала, видимо, не вышло. Одного положили в больницу, другую услали на плоскогорье, в надежде, что пока разберется - там и дожди зарядят, так что месяц-другой можно отдохнуть; тут, конечно, есть от чего отдыхать, дама не просто нервная, а попросту неврастеничная, с ней легко быть не может. Но когда говорит о работе - светится в доступную ей мощь, половина схем перегорела, но и другой хватает, чтобы любоваться. Аболс попросту развел нашаливших деток по углам и причин не спросил. Козел зажравшийся.

- Вам надо было этого вашего Дельгадо публично поздравить и поцеловать, - улыбается Паула. - Вот тогда был бы скандал.

- Пробовала, - мрачно кивает доктор. - По другому случаю. Безнадежно. Тут базука нужна, чтобы проняло.

Рауль вспоминает слишком короткий рассказ Алваро и прикидывает процесс.

- Если Максим вас быстро нашел, значит он о вас справлялся в полиции. Если он о вас справлялся в полиции, значит, он добрался до вашего Дельгадо. Если он добрался до вашего Дельгадо... то проблемы уже нет, так или иначе.

- Да? - удивляется женщина. - Никогда бы не подумала... - и поясняет в ответ на удвоенное удивление: - Ваш Максим слишком деликатный человек, тут нужно что-то лесное, примитивное, волосатое и с каменной дубиной. Вот тогда проблемы не будет.

- Доктор, - нежно говорит Паула, - когда мой брат как-то пожелал увидеть на своем столе голову одного очень навредившего нам человека, Максим исполнил это пожелание буквально. К завтраку.

Антонио да Монтефельтро-младший

16 декабря 1886 года, Флореста, Терранова

Антонио было смешно. В промежутках между болью. От паузы до паузы все куда проще. Ни думать, ни помнить, ни смеяться - ничего не получалось. Потом он выныривал на поверхность, втягивал воздух вперемешку с кровью, и ощущал только одно: во всем виноват он сам. Все происходящее сделано своими руками, от требований маньяка до методов. Включая электричество - оголенный провод в качестве хлыста, очень впечатляюще. Все остальное - тоже своими руками, точнее, своим языком.

Результат его больше не интересовал. Совершенно. Интересовали две вещи: когда, наконец, закоротит розетку - и когда Максим уже найдет этот проклятый заброшенный поселок.

Еще ему хотелось удавить тех, кто так хорошо и качественно сделал здесь электропроводку. Себя удавить не хотелось - пока. Наверное, это придет. Последней - и самой серьезной ошибкой был рассказ про брата и резонанс. Антонио не помнил, как и когда они с Франческо научились работать в паре... видимо, после того, как Франческо стал нормально разговаривать, вряд ли раньше. Потому что до Антонио не сразу дошло, что младший не может объяснить, почему он знает. Он просто знает. Но не из воздуха - ему нужна информация, много, и еще логика, умозаключения, чужие - и тогда он отталкивается, как от трамплина, и летит. А уж оттуда, где он приземлился, можно простроить цепочку обратно, понять, почему оно именно так - и пройти самому.