Толстяк - Александер Минковский

Так я болтал без умолку, стараясь любой ценой развеселить Мая, вызвать улыбку на его лице. В палату вошла сестра.

— Визит окончен, — прервала она меня. — Вам пора прощаться.

Мы поочередно пожали мягкую бессильную ладонь Мая, стараясь делать это как можно осторожнее.

— Будь здоров, старик, — сказал Коваль. — Если не против, мы еще заглянем к тебе завтра или послезавтра.

— Обязательно, — прошептал Май, — обязательно приходите…

Мы потихоньку выскользнули из палаты. Внизу в холле стоял дежурный врач и курил. Мы подошли к нему.

— Большое вам спасибо, пан доктор, — обратился я к нему. — А он не… А с ним все в порядке?

— Будем надеяться, — ответил доктор, выпуская дым в сторону приоткрытого окна. — Если только не будет осложнений. Ну как, обрадовал его ваш визит?

— Наверное, обрадовал, — ответил я. — Только очень уж плохо он выглядит. И сил совсем нет…

— Последствия фашистского лагеря. — Доктор старательно погасил окурок в эмалированной пепельнице. — Очень истощенный организм, слабая сопротивляемость болезням. Ну, ничего, не отчаивайтесь, выходим вашего Мая.

— Большое спасибо, — повторил я. — А завтра к нему можно наведаться?

— Завтра нельзя. Зайдите послезавтра, тогда и посмотрим, что можно будет сделать.

Теперь настала очередь Коваля.

Он был почти одного роста с доктором, однако рядом с ним был похож на молодую сосенку рядом с могучим дубом.

— А может быть, ему что-нибудь нужно? — спросил он. — Вы только скажите, достанем хоть из-под земли.

Доктор усмехнулся.

— Ананас.

— Что — ананас? — недоуменно уставился на него Витек.

— Свежий ананас, — пояснил дежурный врач. — Он полезен, вкусен, содержит множество витаминов и очень пригодился бы больному.

— Ананасов у нас нет, — мрачно признал Коваль. — А консервированные подойдут?

— Вот видишь, ананасов у вас нет, — добродушно согласился доктор. — А консервированные не подойдут — больным нельзя есть консервы.

Коваль только теперь понял, что доктор подшучивает над ним. Раздраженно пожав плечами, он пояснил:

— Я думал о лекарствах. Я знаю одного типа из тех, что получают посылки из Швейцарии.

— Нам нужен был пенициллин. — Теперь доктор говорил совершенно серьезно. — Но раздобыть его не удалось. К счастью, обошлось и без него.

Коваль прикусил верхнюю губу.

— Жалко, что я раньше не знал, — проворчал он. — Кое-что можно купить с рук.

— Да, лекарства продаются с рук, — согласился с ним доктор. — Торгуют ими наживающиеся на чужой беде спекулянты. В больницах пенициллина нет, а они, пользуясь этим, дерут по три шкуры за каждый флакончик.

— Раньше бы знать, — упрямо повторил Коваль. — Можно было бы как-нибудь извернуться.

— Не огорчайся, дорогой, — утешил его доктор. — Мы и без пенициллина справились. К тому же лекарствам, купленным на базаре, не следует доверять: спекулянты часто примешивают к ним всякую дрянь или подсыпают сахар, чтобы побольше получалось.

— Это точно, — согласился Коваль. — Я слышал, здесь орудует целая шайка. На прошлой неделе музей ограбили — это наверняка их рук дело. Мой старик говорит, что с запада нам контрабандой привозят лекарства, а на запад тем же путем переправляют золото и произведения искусства.

— Правильно, — подтвердил доктор. — Твой старик отлично разбирается, что к чему. А теперь сматывайтесь отсюда, и чтобы ни сегодня, ни завтра я вас здесь не видел.

Мы вышли из больницы.

Я тоже слышал о нападении на музей: неизвестные преступники связали сторожа и под прикрытием ночи погрузили на машину много старых картин и коллекцию икон семнадцатого века. Отец говорил, что и часа не прошло, как милиция нашла эту грузовую машину, брошенную пустой на одной из ближайших улиц.

Подозревали, что грабители не стали вывозить добычу куда-то далеко, а припрятали ее где-то в нашем же городе.

— Ты считаешь, что музей ограбили те, кто торгует на черном рынке? — спросил я у Коваля.

— Вполне возможно, — ответил он. — Это одна банда.

— Так почему же их не посадят?

— Лопух ты, Мацек. Подозрения — одно дело, а доказательства — совсем другое. Нужно ведь сначала доказать, что это — они. Нужно найти и место, где спрятано краденое.

— Понимаю, — согласился я. — Значит, сначала нужно доказать.

Мы распрощались недалеко от моего дома. Коваль на ходу прыгнул в автобус и сделал это как всегда ловко, почти без разбега. Он жил в шахтерском поселке Зеленый Камень, лежавшем на окраине нашего города.

Учитель истории Халас снял очки и протер стекла большим клетчатым платком. Потом он водрузил очки на место, достал из кармана блокнот и перелистнул несколько страничек. Шир так сжался, что почти лег щекой на парту. Сейчас историк будет вызывать к доске. А начнет опрос он скорее всего именно с него, с Шира, который на последнем уроке умудрился схватить двойку. У Халаса была странная привычка постоянно вызывать двоечников, как бы желая лишний раз убедиться, что никакой педагогической ошибки не произошло и бедняга в самом деле заслуживает двойку.

— Ты выучил? — спросил я шепотом.

— Только до Парижской коммуны, — продышал он мне в ухо. — Если спросит про Коммуну, я влип…

Жалко мне его стало. Друг он никакой, характер — тоже дрянной, к Грозду подлизывается. Но что ни говори, сидим на одной парте, бок о бок…

— Ладно, не бойся, — прошептал я.

Халас водил пальцем по страничкам блокнота, приблизив его к самым глазам.

— Флюковская, — назвал он наконец фамилию; Ирка встала, косясь на выглядывающую из-под тетради страничку с датами. — Нет, нет, садись!.. — Историк еще раз сверился с блокнотом. — Это я ошибся. Шир!..

Сосед мой покраснел и судорожно впился пальцами в крышку парты, будто учитель истории собирался силою вытаскивать его к доске. Я поднял руку.

Историк поглядел на меня и недовольно нахмурил седые брови.

— В чем дело? — спросил он.

Я встал. До звонка оставалось не более десяти минут, и некоторые шансы на успех у меня были. Я как бы нечаянно столкнул на пол учебник, а потом поднял его. На это ушло несколько секунд.

— В чем дело? — нетерпеливо повторил Халас.

— Пан учитель… — начал наконец я, — а правда,