Толстяк - Александер Минковский

капитан. — Человек этот не имеет ничего общего с преподавателем вашей школы Шульцем. Впрочем, — задумавшись на минуту, добавил он, — лучше будет, если я скажу вам, однако, прошу услышанное здесь хранить в тайне: главарем шайки преступников оказался муж вашей школьной уборщицы.

Торжественная линейка. Ученики построены в актовом зале. Перед строем стояли директор Вильга и наш классный руководитель Ус, который, по своему обычаю, чуть сутулился и покусывал ус. Я знал, что должно произойти, и чувствовал себя довольно неловко. У Витека Коваля лицо тоже не выражало особого энтузиазма — он с необычайным интересом рассматривал ногти на своих руках. Мая я не видел, потому что он стоял в стороне от нас вместе со своим классом.

Директор откашлялся. Он всегда откашливался перед тем, как сказать что-нибудь важное или торжественное. А потом он обвел взглядом присутствующих и пристально поглядел на меня.

— Мацей Лазанек, Виктор Коваль, Май Бордович. Выйти из строя!

Мы сделали по три шага вперед.

— Подойдите ближе, — сказал директор, улыбаясь нам. Улыбка на лице этого строгого и сурового человека была столь непривычной, что мне показалось, будто я вижу его после удачной пластической операции — вроде бы и тот человек, но уже и другой. — Станьте здесь, рядом со мной.

Мы послушались. Лицо у Мая приняло пунцовый оттенок, а Витек, наоборот, побледнел. У меня все силы ушли на то, чтобы как можно глубже втянуть живот. Получилось вроде ничего, но дышать я почти не мог. Вся школа с удивлением взирала на нас.

Директор снова откашлялся.

— Я хочу публично, перед лицом товарищей, объявить благодарность ученикам нашей школы — Мацею Лазанеку, Виктору Ковалю и Маю Бордовичу. Благодаря их отважным действиям…

Я не мог этого слушать. Мне было стыдно, как будто я сделал что-то плохое и директор устраивает мне разнос на глазах у всех. Сдерживать дыхание я больше не мог, и, чтобы хватить глоток воздуха, мне пришлось расслабить мышцы живота. Теперь мне казалось, что все смотрят только на мою нелепую фигуру.

Пришлось воспользоваться старым рецептом. Я представил себе шоссе за городом, нагретый солнцем асфальт. Витек с Маем сидят на мотоцикле, я — на велосипеде. Мы наперегонки мчимся к озеру. Пригнувшись к самому рулю, я изо всех сил нажимаю на педали, а ветер треплет мои волосы, по-разбойничьи свистит в ушах. Мотоцикл далеко опережает меня, и, когда я добираюсь до озера, Витек с Маем уже плескаются в бледно-зеленой воде. Сбросив одежду, я рыбкой бросаюсь с обрыва, вытянутыми руками касаюсь дна, отталкиваюсь и выбираюсь на поверхность рядом с Маем. «Здорово, да?» — «Еще бы! Вода как хрусталь. Давай наперегонки! Теперь у нас равные шансы»…

Аплодисменты. Но они не помешали мне опередить Витека — рванув кролем, я оставил его позади. Плаваю я отлично, здесь даже Витек уступает мне.

— А теперь прошу разойтись по классам.

Я уселся за своей партой, достал из портфеля тетрадь. Первый урок у нас сегодня польский. Почему нет учителя?

— Слушай, Мацек… — Прямо рядом с собой я увидел лицо Грозда. Выражение у него было равнодушное и даже небрежное. — На твоем месте я не сидел бы с Широм. Ты знаешь, какой он подлиза, так ведь? В общем, если хочешь, садись со мной.

— Слышите? — раздался торжествующий и полный иронии смех Флюковской. — Грозд уже подлизывается к Лазанеку!

— Я подлизываюсь? — Грозд изобразил на своем лице снисхождение. — Эх, ты! Просто я… это самое… говорю, что если Мацеку хочется, то он может пересесть ко мне, а почему бы и нет…

— Спасибо, — сказал я. — Мне и с Широм хорошо.

Молчавший до этого Шир гордо выпрямился и незаметно коснулся моей руки, ужасно покраснев при этом. Совсем как девчонка.

— Слышал? — торжествующе обратился он к Грозду. — Слышал, да?

Грозд независимо пожал плечами и не спеша вернулся на свою парту. Ирка Флюковская подмигнула мне и взглядом указала на Осецкую. Я тоже поглядел на Басю и увидел, что она смотрит на меня каким-то застывшим, неподвижным взглядом. Нет, не то. Не застывшим, потому что в этом взгляде отражалось множество приятных для меня оттенков, настолько приятных, что горячий румянец неожиданно залил мое лицо. Ужасно неприятная вещь — застенчивость. Да что это с ними — ведь не изменился же я за один день! Я по-прежнему все тот же Мацей Лазанек, тот же, что и вчера, — не похудевший даже на полкилограмма.

— Ну так как, ребята, заставим Мацека быть нашим старостой?

Я показал кулак Флюковской, но не серьезно, а посмеиваясь. В ответ она хитро подмигнула мне и показала язык. Она хотела еще что-то сказать, но не успела, потому что дверь класса открылась и вошел полонист.