Мое обретение полюса - Фредерик Кук

Температура опустилась до -79, и хотя теперь в нашем распоряжении было девять светлых часов, включая сумерки, мы запоздали и начали строить иглу уже при лунном свете. Мы по-настоящему возликовали, когда под снежным куполом свеча высветила щели, которые осталось заделать.

Когда зажегся фонарь холодного рассвета, я заметил, что путь нам преградил крупный ледник и нам придется прорубаться через ледниковые барьеры целую милю, а это потребует полнейшей отдачи наших физических сил. Я воспользовался задержкой для разведки местности. Долина была изрыта древними и более поздними ледниками, и русла ручьев отмечали границы двух четко различимых геологических формаций.

К северу простирались силурийские и кембро-силурийские породы, к югу вздымались архейские[95] утесы.

С камерой, биноклем и другими инструментами в мешке я вскарабкался вверх по узкому ущелью. Земля здесь была лишена какой бы то ни было растительности, и только застарелые следы мускусных быков напоминали о живых существах. Весь снег был сметен отсюда вниз, в расселины долины. Взбираясь по заостренным морозами камням, я с трудом находил опору для ног.

Средняя высота гор оказалась равной 1900 футам. На несколько миль к северо-востоку пологими откосами простиралась обнаженная земля. Дальше синела кромка ледника. К северо-западу тянулись округлые холмы, за которыми материкового оледенения не наблюдалось. Утесы к югу были примерно той же высоты; они словно примерзли ледяным козырьком к гребню хребта. Избыток вечных снегов извергался в узкие ущелья долины пятью языками.

Первый, поставлявший летом потоки талых вод, стекавшие в Атлантику, занимал водораздел. Это была огромная река льда примерно в милю шириной, испещренная огромными глыбами и широкими провалами-трещинами, что указывало на неровность поверхности, по которой ледник толкал свои смерзшиеся массы льда.

Рожденный ледником поток, текущий на восток от водораздела, я назвал Шли-Ривер в честь контр-адмирала Шли.

Поток, текущий между живописными скалами на запад, ниспадает обрывами в огромный каньон и далее в бухту Бей-фьорд на берегу Тихого океана. Его я назвал Грили-Ривер в честь генерала А. В. Грили.

Второй и третий языки ледника примерно в полмили шириной нависали над долиной. Летом потоки их талых вод делают полноводной Грили-Ривер.

Четвертый, мощный язык шириной в три мили запирал долину и словно дамбой отгораживал озеро примерно в четыре мили длиной и в милю шириной. Озеро простиралось далеко за пределы самых крутых видимых мне обрывов. Все еще были видны вершины утесов в долине, которая ведет к бухте Флеглер-Бей, а к западу виднелись горы, окаймлявшие бухту Бей-фьорд, ледяные поля которой сковывали уже тихоокеанские воды, где вскоре будет решаться наша судьба. Спуск к морю — перепад высот составлял около 400 футов — был довольно проходимым по речному льду и снежным завалам. При благоприятном стечении обстоятельств это сулило дневной переход в 20 миль.

Вернувшись в лагерь, я узнал, что эскимосам не только удалось пробить путь, но и продвинуть нарты на ровный лед, лежащий за пределами препятствия. Однако двое нар были серьезно повреждены и нуждались в срочном ремонте.

День выдался великолепным. Впервые я ощутил тепло, излучаемое солнцем. Оно проникало сквозь густой мех одежды на плечах с нежностью человеческой руки. Простая мысль о неподдельных солнечных лучах вызвала прилив живительного тепла, хотя температура была очень низкой -78°. В нормальных условиях ощущение холода — достаточно точный «инструмент» для регулирования биологических функций организма, однако в качестве термометра оно весьма ненадежно. Если бы меня попросили угадать в тот день температуру воздуха, я бы сказал: -25°.

Ночной воздух был довольно сырым. Иглу так и не согрелось, поэтому мы щедро напитали огонь жизни горячим обедом, который подавался неторопливо, по мере приготовления, блюдо за блюдом. Мы напились сверх меры горячим кофе, подслащенным сахаром, с галетами, а позднее, словно сыр, съели нарезанное квадратиками масло вместе со строганиной из мяса мускусного быка. Вкусные заячьи филе и ножки, отваренные с гороховым супом, пошли на десерт.

Мы поглотили весьма много сахара и жира. К счастью, во время путешествия к полярному морю у нас не было необходимости ограничивать количество перевозимого груза, поэтому мы были в изобилии снабжены сахаром и прочей цивилизованной пищей, большую часть которой позднее нам пришлось бросить.

Из-за сильных морозов я с большим трудом делал краткие записи обо всем происшедшем за сутки. Бумага была такой холодной, что карандаш оставлял на ней едва приметные царапины. Приходилось затрачивать немало времени на то, чтобы согреть не только каждую страницу и карандаш, прежде чем приступить к письму, но и пальцы, чтобы они могли держать карандаш. Все это приходилось делать при свете свечи.

Прежде чем окончательно уснуть, ради экономии топлива мы потушили все огни. Утром нас в буквальном смысле завалило инеем, который образовался от нашего дыхания.

На рассвете пришлось трудиться в рукавицах, однако даже в них эскимосы способны сделать многое. Сломанные нарты были вскоре отремонтированы. После ухабов на леднике река воспринималась как великолепное шоссе, по которому собаки неслись галопом. Мы ехали до тех пор, пока мороз не вынудил нас заняться физическими упражнениями. Поток сбегал вниз меж живописных холмов, где даже при самом пристальном наблюдении нельзя было обнаружить признаков животных, за исключением то и дело встречающихся бычьих троп, протоптанных в прошлом сезоне. Ближе к побережью, к устью реки, стали появляться свежие следы зайцев и мускусных быков, а на южном берегу Бей-фьорда[96] мы заметили следы медведя и волка. Глаза охотников и собак засверкали от возбуждения.

Солнце собиралось погрузиться за высокие пики гор и окрасило небо пламенеющими красками. Небо на западе горело золотом, лед вспыхивал малиновыми пятнами-островками, однако тепло по

чти не ощущалось. Температура была -72°. Мы успели проделать 25 миль и нетерпеливо посматривали вперед, туда, где милях в десяти отсюда наметили место для следующего привала, когда мои спутники, как-то все разом, заметили стадо мускусных быков на горе, выгнутой словно спина кита. До них было примерно три мили, однако орлиное зрение эскимосов помогло им разглядеть эти черные пятнышки на снегу, которые мне показались обыкновенными камнями. Один из эскимосов радостно закричал: «Амингма! Амингма!» Я повел биноклем по китообразной горе, на которую уставились эскимосы, и действительно увидел трех мускусных быков. Казалось, они добывали корм на крутом заснеженном склоне. Они находились не только на расстоянии трех миль от нас, но и на 1000 футов выше.