Нерожденный - Владимир Контровский

Спасением для американцев (или хотя бы отсрочкой исполнения приговора) стали огромные просторы Тихого океана и относительная малочисленность японского военного и транспортного флота – четыре года жестоких боёв ослабили боевую мощь империи Ямато, а японская промышленность не могла восполнить потери в считанные месяцы. Не могла она и насытить в сжатые сроки армию и флот десятками тысяч боевых излучателей всех калибров, а главное – новое оружие требовало немалого мастерства и особой подготовки операторов: диапазон воздействия «миязак» непрерывно расширялся, но асов, умеющих работать во всём доступном спектре частот, можно было посчитать по пальцам. Выражение «талант воина» тоже обрело новый смысл – ведь даже обычным снайпером может стать далеко не каждый.

Тем не менее, маятник «войны без правил» приближался к Гавайским островам с неотвратимостью секиры палача – похоже, его не могли остановить ни боевые газы, ни даже атомные бомбы.

То, что Гавайям не избежать японского удара, американскому командованию было ясно: не захватив Гавайи, самураи не могли продвигаться дальше на восток. Американцы не надеялись удержать острова – «миязаки», судя по всему, проломят любую оборону, – но надо было выиграть время: не может такого быть, чтобы на японские излучатели не нашлась управа, учёные непременно что-нибудь придумают. Стараясь не поддаваться панике (а это было очень непросто), генералы US Army пытались прикинуть, каким будет бой, когда всё и вся простреляно «миязаками», когда отказывают винтовки, не взрываются снаряды и не работают моторы – военные оставались военными. «Если на тебя идёт дьявол, – говорил Макартур, – прикинь, чем ты можешь вспороть ему брюхо. В конечном счёте, исход любого сражения решают солдаты в рукопашной: мы будем резаться с джапами штыками, будь я проклят!». Морские пехотинцы запасались газовыми гранатами, начинёнными дифосгеном, а в мастерских Пёрл-Харбора изготовляли из стальных полос арбалеты и короткие арбалетные стрелы. Американцы сдаваться не собирались: на предложение начать мирные переговоры, сделанное правительством Трумэна после бойни на атолле Улити, японцы ответили в том же духе, как ответили им янки в сорок втором, после сражения у Мидуэя: «Мы подпишем мир на борту нашего флагманского корабля, стоящего в Нью-Йоркской бухте». И гарнизон Оаху принял неравный бой, почти не надеясь на победу – надеяться на неё было трудно.

Сражение за Гавайи развёртывалось так, как и ожидалось: в небе повисли «фугаки», а к островам подошли линкоры и крейсера флота империи Ямато. Японское командование тщательно готовило захват островов и не допустило «мозаики»: операция с массированным применением «миязак» была сложной и многоэтапной, уровень умения сотен операторов, принимавших в ней участие, – разным, и если бы мангусты стали действовать кто во что горазд, как средневековые воины в беспорядочной свалке, где всё решает индивидуальная подготовка бойцов, сражение стало бы беспорядочным и неуправляемым. Образно говоря, генерал Ямасита и адмирал Курита выстроили своих мангустов: излучатели работали по команде в узких заданных диапазонах, и никакого «хвастовства» мастерством «ментального воина» не допускалось.

«Фугаки» накрыли острова конусом поля, в котором глохли двигатели и не работало огнестрельное оружие. Береговые батареи Оаху не встретили огнём приближавшийся флот вторжения, и самолёты не поднялись с взлётных полос аэродромов. Впрочем, самолётов этих было немного, всего около сотни: американцы отправили на материк большую часть боевых машин, не без основания полагая, что толку от них всё равно не будет. И половина самолётов стояла с пустыми топливными баками – Макартур опасался «огненной волны». Однако её не последовало: одно дело атаковать ясно различимый надводный корабль, чётко представляя себе всё происходящее, и совсем другое дело – бить вслепую, нащупывая замаскированные нефтехранилища и склады боеприпасов, укрытые в складках местности. Кроме того, к Оаху, к границе поля, уже приближались корабли флота вторжения, а «миязаки» не имели системы распознавания «свой-чужой». И самураи решили не рисковать: уровень владения «оружием богов» даже у лучших операторов-мангустов был ещё далёк от совершенства.

Японские крейсера подходили к Пёрл-Харбору в зловещем молчании, и в тягостном ожидании замирали сердца артиллеристов и морских пехотинцев, следивших за вражеской армадой: неужели джапсы так и не сделают ни единого выстрела? Этого не произошло: когда флот вторжения был в нескольких милях от Оаху, небо и океан вздрогнули от рёва десятков крупнокалиберных орудий.

Японцы применили тактику, проверенную у Филиппин и отработанную. «Фугаки», кружившие над Пёрл-Харбором, сняли поле и перенацелились на другие острова архипелага, занавесив их маревом. Оаху взяли под лучевую опеку линкоры и тяжёлые крейсера японцев, охватившие широкой полудугой побережье острова от мыса Барберс до мыса Даймонд Хэд – каждый из кораблей имел свой сектор воздействия, который перекрывался его бортовыми излучателями. Берег испятнали дымные султаны разрывов – выключив «миязаки», японцы развили максимальную скорострельность, торопясь выпустить как можно больше снарядов, пока противник не опомнился.

Берег ответил – янки опомнились быстро, и быстро пристрелялись. Высокие всплески окружили «Мусаси», а затем четырнадцатидюймовый снаряд ударил в крышу его носовой башни главного калибра и… с воющим гулом рикошетировал и упал в море, подняв фонтан сверкающих брызг. По команде адмирала Куриты мангусты вновь активировали поле.

Началась игра в «кошки-мышки» – игра, в которой все преимущества были на стороне атакующих. Японцы произвольно варьировали периодичность появления «окон» в поле и продолжительность их открытия; они знали наверняка, на каком участке побережья надо будет сосредоточить огонь башенных орудий через ближайшие пятнадцать-двадцать секунд. Американцам же приходилось подстраиваться и ловить момент – неудивительно, что стрельба их орудий была на порядок менее эффективной. И тогда с аэродромов Оаху, щедро изрытых воронками, взлетели уцелевшие самолёты, а из узкой горловины входа в гавань выскочила дюжина американских эсминцев.

Воздушная атака была безуспешной (на успех никто и не рассчитывал – самолёты должны были отвлечь и рассеять внимание противника, заставляя операторов излучателей заботиться и о ПВО флота вторжения), но у эскадренных миноносцев, несмотря на то, что они разворачивались для атаки под перекрёстным огнём, были кое-какие шансы. Эсминцы US Navy получили на вооружение электроторпеды, скопированные с трофейных немецких, – электромоторы не должны были сдохнуть в стандартном поле, рассчитанном на подавление двигателей парогазовых торпед. Правда, оставался ещё вопрос, сработают ли боеголовки, но это можно было проверить только в бою. Предполагалось, что торпеды всё-таки взорвутся – японцы непременно встретят атаку эсминцев огнём, следовательно, артиллерийских порох и тринитротолуол будут детонировать как положено. А не сработают торпеды – что ж, тогда остаётся старый добрый таранный удар, который не отменил и двадцатый век со всеми его техническими наворотами. Эсминцы шли на таран, как в античные времена, подгоняемые не стонущими от натуги гребцами, а табунами условных коней, бьющих сотнями тысяч копыт в лопатки бешено вращавшихся турбин. «Гайкокудзины хотят красиво умереть, – проговорил адмирал Курита, глядя на атакующие эсминцы. – Пусть будет так: храбрым воинам нельзя отказывать в подобной чести».

Таранный удар

Японцы встретили атаку ураганным огнём. И всё-таки, зафиксировав пуски торпед, они снова включили гасящее поле: японские адмиралы не хотели рисковать. Электроторпеды прошли мёртвую зону, однако три стальные рыбины, нашедшие борта японских кораблей, не взорвались – «миязаки» осечек не давали. «Стронг», «Эванс» и «Боул» были потоплены ещё на подходе, ещё три эсминца отвернули, получив повреждения, но остальные дорвались до боевых порядков флота вторжения. «Дрекслер», проскочив между крейсерами «Судзуя» и «Кумано», врезался в борт японского танкодесантного корабля, проломив сталь и вспоров обшивку. Японец накренился, черпая воду, но и победителю пришлось несладко. Эсминцы двадцатого века – не греческие триеры и не римские триремы, специально предназначенные для таранного боя; носовая часть «Дрекслера» была непоправимо изуродована, он потерял ход и начал зарываться носом. А затем из дымовой завесы выдвинулся форштевень тяжёлого крейсера «Тикума» и разрубил хрупкий корпус эсминца.

Японцы приняли таранный бой, в котором их более крупные тяжёлые корабли имели явное преимущество – линейный корабль «Хьюга» при столкновении на сходящихся курсах переломил своей бронированной носовой оконечностью эсминец «Шеннон» как спичку. Эсминец «Битти» сцепился бортами с лёгким крейсером «Сакава», и начался абордажный бой в лучших традициях флибустьеров, с распарыванием животов ножами и проламыванием черепов тяжёлыми подручными предметами вроде брусьев и железных ломов. Однако этот бой продолжался недолго: опасаясь, что американцы захватят излучатель «Сакавы», японцы сняли поле и смели с палуб обоих кораблей орущую, стонущую и лязгающую железом толпу длинными очередями строенных зенитных автоматов, не разбираясь, где свой, где чужой.