Нерожденный - Владимир Контровский

Японцы приняли таранный бой, в котором их более крупные тяжёлые корабли имели явное преимущество – линейный корабль «Хьюга» при столкновении на сходящихся курсах переломил своей бронированной носовой оконечностью эсминец «Шеннон» как спичку. Эсминец «Битти» сцепился бортами с лёгким крейсером «Сакава», и начался абордажный бой в лучших традициях флибустьеров, с распарыванием животов ножами и проламыванием черепов тяжёлыми подручными предметами вроде брусьев и железных ломов. Однако этот бой продолжался недолго: опасаясь, что американцы захватят излучатель «Сакавы», японцы сняли поле и смели с палуб обоих кораблей орущую, стонущую и лязгающую железом толпу длинными очередями строенных зенитных автоматов, не разбираясь, где свой, где чужой.

…Раздвигая носами плавающие обломки и не обращая вниманиям на цеплявшихся за них людей, десантные суда флота вторжения двинулись к судорожно огрызавшемуся берегу. А навстречу им потекли косматые облака ядовитых газов, выброшенных пневматическими газомётами, наскоро сконструированными в торпедных мастерских Пёрл-Харбора на основе стрельбовых механизмов торпедных аппаратов.

Газовая атака не стала для японцев неожиданностью – со времени налёта «троянских коней» янки на Токио не прошло и месяца. Угловатые коробки десантных барж продолжали двигаться к берегу в клубах ядовитого тумана, только люди в их стальных утробах утратили человеческий облик. Лица имперских солдат скрылись за хоботясто-пучеглазыми личинами противогазов – казалось, на Оаху наступает орда злобных пришельцев из неведомых миров, порождённых больной фантазией очередного сочинителя, жаждущего развлечь скучающую и пресыщенную публику. Потери десанта от химического оружия были ничтожными: куда больше людей – сотни и тысячи – погибло на улицах Гонолулу, куда переменившийся ветер погнал газовое облако. Мирное население оказалось беззащитным – как всегда.

Железные чудища в полном молчании – всё побережье было перекрыто полем узкого диапазона частот, блокирующим огнестрельное оружие, но не мешавшим работе двигателей внутреннего сгорания, – достигли мелководья. С грохотом откинулись аппарели, и по ним на берег с рычанием поползли японские лёгкие танки, расплёскивая воду и разбрасывая песок. Их пушки и пулемёты бездействовали, но в ближнем бою штык и даже арбалетная стрела – слабое оружие против подвижной брони. А за танками с криком «Банзай!» густыми цепями бросились в атаку воины микадо.

Самураи недооценили противника. Кто-то надоумил морских пехотинцев US Army вооружиться американским аналогом знаменитого «коктейля Молотова» в ассортименте, и из полуразрушенных окопов, из-за камней и из-за кустов в японские танки полетели бутылки с зажигательной смесью, исправно вспыхивавшей и жарко горевшей. «Ха-Го» и «Чи-Ха»[81] горели чадно и смрадно, истекая удушливым чёрным дымом; морпехи пошли в контратаку, и на золотистом песке Эва Бич закипела по-звериному жестокая схватка: падая под ударами японских штыков, янки остервенело резали самураев ножами, перерубая шейные позвонки.

Голова японского солдата, насажённая на железный штырь на подбитом японском танке

Весь берег превратился в полосу кровавой липкой грязи, отвратно чавкавшей под ногами сражавшихся. Десантников оттесняли к воде; в район высадки спешно выдвигались, лязгая гусеницами, американские «стюарты» и «шерманы», и тогда в ответ на отчаянные радиопризывы о помощи, подаваемые частями первого эшелона, японцы сняли завесу поля, и на берег снова обрушился смерч артиллерийского огня. Восьми– и четырнадцатидюймовые снаряды разрушали окопы, разносили блиндажи и размётывали в клочья человеческие тела; под градом снарядов 127-мм скорострелок американские танки вспыхивали один за другим – их расстреливали прямой наводкой, – а с десантных судов ударили пулемёты, прокладывая кровавые просеки в рядах морских пехотинцев, распалённых боём, опьяневших от пролитой крови и начисто позабывших о какой-то там цивилизованности.

Игра в «кошки-мышки» возобновилась, но в этой игре кошка всегда выигрывает – мышка будет съедена (если, конечно, не сбежит, что маловероятно). Бой переломился – самураи наступали, продвигаясь в глубь Оаху и умело используя преимущество, даваемое им «миязаками»: пушки, пулемёты и двигатели оживали только тогда, когда это было выгодно японцам, и замолкали, когда это было им невыгодно. Они обтекали узлы сопротивления, а с пулемётно-артиллерийскими дотами поступали очень просто: заглушив оружие защитников укрепления, подбирались вплотную, заливали бункер огнемётной смесью, выключали поле и швыряли в амбразуру горящий факел. И странным образом вдоль всего берега Оаху то вспыхивали ярко, то слегка дымились, то вновь загорались подбитые танки обеих сторон – в полном соответствии с диапазоном частот, используемых операторами-мангустами. А на остров уже высаживался второй эшелон японской армии вторжения – отборные дивизии, готовившиеся оборонять метрополию, но перешедшие теперь в наступление и жаждавшие крови бледнолицых.

К вечеру 2 сентября 1945 гола организованное сопротивление US Army на Оаху было сломлено. Способность любой армии сражаться имеет свой предел, за которым или бегство, или плен, или смерть. Выбор невелик: бежать с острова, окружённого императорским флотом, американцам было некуда, а умирать за президента Соединённых Штатов Америки они не спешили. И солдаты Макартура начали сдаваться в плен, несмотря на леденящие душу рассказы о самурайских зверствах, – для человека западной цивилизации, для его образа мышления, смерть отложенная (пусть даже очень вероятная и отложенная ненадолго) всегда предпочтительней смерти немедленной. Ночью в окрестностях Гонолулу, на пирсах Пёрл-Харбора, на аэродромах Оаху ещё шли бои, отчаянные и безнадёжные для защитников острова, но уже на следующий день японцы стали прочёсывать остров, вылавливая жалкие кучки американских солдат, прятавшихся по лесам и в пещерах горного массива Кулау.

Захват остальных островов Гавайского архипелага – Ланаи, Молокаи, Кахоолаве, Мауи, Ниихау и Большого острова – не составил для японцев особого труда: большая часть американских войск, оборонявших Гавайские острова, была сосредоточена на Оаху, где она и была разгромлена – частично уничтожена, частично взята в плен[82].

Все корабли, стоявшие в Жемчужной Гавани, – эсминцы, сторожевики, катера, буксиры – погибли: одни были потоплены японцами, другие взорваны самими американцами во избежание захвата. Несколько десятков эскортных кораблей и небольших транспортов с других островов покинули атакованный архипелаг: набитые солдатами и беженцами, они пытались спастись. Удалось это очень немногим: за ними рьяно охотились японские корабли и самолёты. Не «фугаки», нет: японцы имели всего лишь несколько десятков этих гигантских машин и считали слишком расточительным использовать их для атак одиночных корветов, малотоннажных транспортов и парусных шхун. Уходившие на восток корабли добивали «джуди» и «джиллы» палубной авиации адмирала Озавы: добивали по старинке, торпедами и авиабомбами, словно никаких «миязак» не существовало в природе.

А на Оаху началась резня: японцы, раздражённые отчаянным сопротивлением янки и понесёнными потерями, казнили пленных американцев, отрубая им головы самурайскими мечами.

Казнь пленного американца

На Гавайи, в райский уголок с тёплым морем, шелестом пальм и ласковым климатом, вломилось тёмное средневековье с его полным презрением к человеческой жизни: и к своей, и к чужой…

Глава шестнадцатая. Завоеватели мира

В храме было полутемно, и солнечные лучи, проникавшие в распахнутые оконные проёмы, казались световыми клинками, вонзавшимися в деревянные плитки пола. В центре зала, положив ладони на колени, сидел на пятках человек в чёрном кимоно с вышитым на спине золотистым драконом. А перед ним рядами сидели люди в белых кимоно с чёрными поясами – много людей, готовых слушать человека в чёрном: человека, изрекавшего волю духов-ками и богов синто – в этом не сомневался никто из присутствующих в зале храма.

– Внемлите, – произнёс человек в чёрном. Он говорил негромко, но в благоговейной тишине его голос был слышен отчётливо. – Вы – мангусты, вы – избранные, вам надлежит свершить деяние, достойное богов. Вы исправите вывих Пути, допущенный людьми по их неразумению, под соблазном тёмных сил бытия. Вы измените мир, и он станет таким, каким он и должен быть по замыслу его сотворивших. Кто вы?

– Мы – мангусты, – прошелестело в полутёмном храмовом зале. – Мы – избранные.

– Мир погряз в алчности, – продолжал человек в кимоно с жёлтым драконом. – Его пожирают золотые змеи, порождённые цивилизацией гайкокудзинов, цивилизацией белых людей. Золотые змеи обвивают людей своими кольцами, шёлковыми, но смертельными, и впрыскивают яд, который кружит головы бледнолицым и заставляет их верить, что счастье – это когда всё можно купить: и честь воина, и дружбу мужчины, и любовь женщины. Золотые змеи расползаются по всему миру – кто может их остановить?